В. Р. Я считаю Вас не просто приятным и хорошим, но мужественным человеком. Тем не менее, если Вы не возражаете, продолжу вопросы. В статье, опубликованной в газете «Сегодня», Вы обвиняете меня в том, что я не верю в объективную истину, заменяя ее калейдоскопом частных субъективных мнений. Увы, но должен сознаться, что да, в объективную истину я не верю (и, кстати, не верил никогда), тем более в такую, которая отождествляется с христианской истиной, как будто это одно и тоже — истина вообще, научная истина и истина христианская.
Ю. Ш. Можете иронизировать, мне это все равно, но условием стяжания христианской истины является осознание собственной немощи. Без помощи Бога встреча с истиной никогда бы не состоялась. Мне, как и большинству людей, труднее всего признаться в своей немощности, мне легче признаться в своей грубости, заносчивости или даже хамстве, чем в неспособности эффективно убедить собеседника собственными силами.
В. Р. Все это, извините, звучит как-то не по христиански и мало проясняет, почему условием обретения истины является немощь и вера в Бога. Для Вас, как я понял из статьи, падение и заблуждение человечества началось с после— возрожденческой культуры, когда сформировались представления о человеке как о существе, не нуждающемся в опоре на благодать, но способном самостоятельно вытащить себя за волосы из трясины любых коллизий. А дальше пошло-поехало. Лютер. Спиноза, Декарт, Фейербах, для которого, как Вы пишете, уже Бог оказался всего лишь порождением человеческого интеллекта, и, наконец, ваш покорный слуга. В такой хорошей компании на миру даже смерть от Вашей руки красна. Но Вы, как я понял, отказываете мне в способности не только иметь дело с истиной без помощи Бога, но и жить нравственно без тех же помочей.
Ю. Ш. Рассчитывать, что собственной порядочности достаточно, чтобы воздержаться от служения злу, было бы весьма неосмотрительно. Именно в слабости проявляется и возрастает достоинство человека. Раз человек слаб, то не легкомысленно ли искать опору в таких же немощных созданиях, как мы сами? Это имеет смысл только в том случае, если через них мы получаем поддержку Бога. Но прежде всего нам необходимо осознать, как немощен каждый из нас.
В. Р. Трудно сказать, чего здесь больше: неверия в человеческие возможности или уверенности, что только благочестивому христианину, получившему доступ к благодати, доступна и абсолютная истина. Теперь попробую объяснить, что я понимаю под истиной. Определяя, что такое истина и ложь. Платон пишет: «Кто о сущем говорит, что оно есть, тот говорит истину, а кто утверждает, что его нет, тот лгун». Прав тот, подтверждает мнение Платона Аристотель, «кто считает разделенное разделенным и соединенное соединенным, а в заблуждении тот, мнение которого противоположно действительным обстоятельствам». Другими словами, научная истина в античном понимании характеризует то, что есть на самом деле, что существует. Но существующее, утверждают Платон и Аристотель — это не то, что существует эмпирически, а то, что отвечает научному мышлению и познанию.
Но в Новое время, после работ Галилея, Гюйгенса, Ф. Бэкона понимание существования изменилось: оно становится неотделимым от творческой инженерной деятельности человека, точнее расположено теперь на границе двух сфер — естественнонаучного познания и инженерной деятельности.
В нашем столетии складывается еще одно научное понимание существования — гуманитарное, которое соотнесено с опытом самого исследователя, его ценностями. Этим трем разным пониманиям существования отвечают и три различные понимания научной истины: античное, естественнонаучное и гуманитарное, кстати, гуманитарная истина парадоксально сама предполагает множество истин.
Но ведь, есть еще житейская истина, эзотерическая, религиозная. И только последняя нагружена этическими обертонами. Итак, что Вы считаете абсолютной истиной? Может быть, это христианская истина? Но разве, христианская истина более истинна, чем скажем научная или эзотерическая?
Кстати, обратите внимание — у науки, религии и эзотеризма разные цели и основания. Ученый стремится адекватно описать действительность, исходя из некоторой общезначимой практики. В античности — это практика рассуждений по поводу практических предметов, природных явлений, поступков людей. В Новое время добавляется инженерная практика, в конце XIX, в XX столетии — гуманитарная. Напротив, религия и эзотеризм — это поиск путей спасения, причем первая опирается на коллективный, соборный опыт жизни, а вторая — на индивидуальный.
Для верующего или эзотерика познание — всего лишь средство для спасения, а само спасение понимается так, чтобы обеспечить реализацию его идеалов и связанных с ними ценностей, мироощущения, устремлений. В этом смысле Бог и подлинная реальность эзотериков являются проекцией личности верующего и эзотерика. Но и для ученого его онтология, например, природа с ее законами, есть проекция его личности, но другой ее стороны, обусловленной научным мышлением, поэтому ученый может параллельно верить хотя бы и в Бога.
Другое дело, если так называемое научное мировоззрение претендует на ту же роль, что и представления о Боге для верующего, то есть на роль смысловых оснований личного бытия. Но и религия нередко берется решать задачи, которые ей не под силу, например, направлять практику и мышление людей.
Ю.Ш. Разве не Церковь взялась ответить на основные вызовы нашего времени, то есть соответствует самому характеру современной культуры. Среди духовного запустения и мерзости современной жизни именно Церковь возрождает культуру, восстанавливает храмы, переиздает святоотеческую литературу, открывает воскресные шкоты.
В. Р. Я не отрицаю большие заслуги церкви в наше тревожное время. Но не лишне вспомнить, на какой тип человека ориентируется религия, возьмем для примера православную. Это, с одной стороны, человек, архетипически восходящий к домострою, для которого важны отношения отеческой заботы, подчинения, страха, порядка, с другой — человек с натуралистическим сознанием, то есть признающий существование лишь одной реальности, в данном случае реальности Бога, в той трактовке, которую дает православная церковь. Вот Вы пишете, что христианство предполагает совершенно другой образ человека — обладающего достоинством в самой своей немощи, нуждающегося в поддержке и способного ее принять. Нельзя ли в этом случае предположить, что архетип православного человека — это доличностный и средневековый тип человека? Что социализм за семьдесят лет господства и воспитания подрастающих поколений сформировал тип авторитарного человека, близкий к этому православному образцу? Что поэтому идеи православной церкви так привлекают сегодня многих людей в нашей стране? Многих, но не всех, не исключено, что всякая достаточно развитая личность уже не в состоянии ни мыслить столь натуралистично, ни пребывать подобно верующим в страхе божьем.
Ю. Ш. И смертельно боится смерти, поскольку не может принять идеи личного бессмертия, склонна преувеличивать свои личные возможности, с легкостью необычайной впадает в эгоизм.
В. Р. Да, но и многое приобретает: свободу мышления, жизненный реализм, необходимость решать проблемы на человеческом уровне. Конечно, я понимаю, дело не в том, кто сколько потерял, а кто приобрел. Дело в том, что подобная личность, даже если бы и хотела, не в состоянии принять то мироощущение, которое предлагает православная церковь. Во всяком случае я не могу. Другое дело, если традиционное православное понимание Бога станет, так сказать, более современным (менее натуралистическим, антропоморфным, более соответствующим личным ценностям), в то время как наука, особенно естественная, не будет претендовать на роль мировоззрения для отдельного человека. Но пока этого нет, как поступить, что остается делать?