«В Лондоне мы хотели сходить в IPS, где Стив делал свои записи, – продолжает Химанн. – Он посоветовал провести там сессию NHAS. Через три дня начала складываться отличная музыка, и нам казалось, что мы совершили большой шаг вперед. Стив, чувствовавший то же самое, спросил, не хотели бы мы издать пластинку на UD. Мы просто обалдели! Это был наш любимый музыкант и лейбл! IPS оказалась самой вдохновляющей студией из всех, что я видел. Темное подвальное помещение в Шепердс-Буш, всего две или три обветшавшие комнаты, которые окончательно развалились через год после того, как я там побывал. Звукорежиссер Питер Макги был старой школы». По совпадению учеником Макги был Дэвид Кенни, который впоследствии устроился в британский фолк-лейбл Topic и работал над несколькими альбомами Current 93 и Nurse With Wound.
В результате этих сессий родился альбом NHAS Melchior. Он считается одним из лучших релизов лейбла – жутковатая минималистская запись, которую Тибет в пресс-релизе назвал «хулиганством немецких школьников в духе Faust». Химанн также сыграл на гитаре в первом сольном альбоме Роджерсон Belle De Jour, хотя упомянут там не был. Роджерсон явно произвела на него большое впечатление, а ее прекрасный вокал в Melchior свидетельствует, что чувство было взаимным: «Эти ребята в бежевом и голубом, / что они собираются делать? / Они всегда смеются, улыбаются, пьют молоко и едят шоколад. / Привет, ребята из Ахена!»
«Я действительно ценил Диану, но это была скорее духовная история: на меня влияли ее мысли о жизни, отношение к ней, – рассказывает Химанн. – Тот факт, что она воспринимала меня всерьез, значил очень многое для меня. Она помогала мне понять самого себя. Рассказывала о своих фильмах и музыке – в то время я даже не понимал, как относиться к ним. Мне тяжело было оценить ее творчество, потому что прежде я ни с чем подобным не сталкивался: я был совершенно невинным школьником, который просто любил музыку. Диана сказала, что я восприимчивый, многое понимаю и должен опираться на это. Она поддерживала меня, и это стало началом конца NHAS, поскольку благодаря ей я понял, насколько отличаюсь от Ахима. Я хотел стать музыкантом, а он нет. Я понял, что творчество по-настоящему важно для меня. До сих пор не могу слушать те записи NHAS. Они напоминают мне о том, как я осознал все те вещи, и о разногласиях между мной и Ахимом, из-за которых в музыке я не мог быть собой. NHAS просуществовала еще какое-то время, но это была борьба. Мы оба чувствовали, что нам брошен вызов, однако после четвертой или пятой записи борьба превратилась в пытку и потеряла смысл».
В Лондоне Химанн также познакомился с Тибетом, которого жутко боялся. «Когда мы записывали Melchior, на второй вечер в студию пришли Тибет с Бэлансом, – вспоминает он. – Я плохо знал его, и он показался мне устрашающим. Скажем прямо, я его испугался. Он выглядел крайне экстремально, весь в коже, волосы торчком, на ногах здоровенные ботинки, которыми он любил топать. Тибет немного пообщался с нами, а я думал: почему он вообще нами интересуется? Мы такие скучные… К тому же я плохо говорил по-английски, не умел шутить на нем и понимал разве что половину из услышанного, а он упоминал столько имен: Род Маккуин, Роджер Дойл, Universe Zero, Red Noise. Помнится, Тибет собирался переехать в Непал и планировал прощальную вечеринку». Однако в очередной раз его энтузиазма хватило лишь на несколько недель.
«Я хотел уехать в Непал, потому что все больше интересовался тибетским буддизмом и языком, а также был по горло сыт Лондоном, – рассказывает Тибет. – Я плохо понимал, что делаю; в то время музыка Current сильно менялась». Он уехал один к своему знакомому Чарльзу Рэмблу – другу друга, ныне преподающему тибетский. Непальская нищета ужаснула Тибета, и он передал впечатления от увиденного в треке «Horsey», записанном в 1989 году: «В Катманду / люди-покрышки тащат свои тела, / калечат себя за монету. / сМан дКар – / вот за что люди умирают, / вот за что отдают жизнь». Речь идет о безногом нищем, который подобрался к Тибету на старой автомобильной покрышке, обернутой вокруг культей, тыкал в себя пальцем и повторял: «сМан дКар», что на тибетском означает «белое лекарство», героин.
«Я-то думал, это будет как возвращение в Малайзию, – продолжает Тибет, – но все оказалось иначе». Впрочем, в определенном смысле это действительно было похоже на детство. Он стал меньше пить, целыми днями осматривал достопримечательности и посещал храмы. Как ни странно, пребывание в Азии пробудило в нем английскую сторону, и он рыскал по городкам в поисках забегаловок, где подавали бы тост с яичницей. «Во мне большой раскол, – признается он. – Я никогда толком не понимал, азиат я или европеец. В каком-то смысле я чувствую себя стопроцентным англичанином, но при этом осознаю, что являюсь выходцем из колониальной семьи, рос и воспитывался в Азии». Многие произведения Тибета в Current 93 представляют собой хвалебную песнь Англии, родившуюся, возможно, вследствие его постоянной борьбы за собственную идентичность. Положение относительного аутсайдера обеспечило ему возможность свободно романтизировать Англию и английскость. Оно же привело к постоянной неусидчивости и неспособности счастливо осесть на одном месте. Всю жизнь он вынашивал планы переехать в Азию, Исландию, Нью-Йорк, Шотландию…