Постигая этот мир, воплощая его в образах, Достоевский отвечал на
насущные потребности русского общества, желавшего знать правду о
современной действительности.
7
* * *
Воспоминания о Достоевском показывают, как рано вошла в духовную
жизнь будущего писателя литература и как стремительно завладела она всем его
сознанием. Начав с русских сказок о жар-птице, об Алеше Поповиче, с
библейских сказаний, приспособленных для детей, Достоевский обратился к
Карамзину, Державину, Загоскину, Лажечникову, а потом и к Пушкину и Гоголю.
А. М. Достоевский вспоминает, как старшие братья его, Михаил и Федор, от
чтения книг официальной школьной программы переходили к тому, что было
современностью и не застыло еще в торжественных, неподвижных образах
школьной истории.
"Надо припомнить, что Пушкин тогда был еще современник. Об нем, как
о современном поэте, мало говорилось еще с кафедры: произведения его еще не
заучивались наизусть по требованию преподавателей. Авторитетность Пушкина
как поэта тогда была менее авторитетности Жуковского, даже между
преподавателями словесности; она была менее и во мнении наших родителей, что
вызывало неоднократные горячие протесты со стороны обоих братьев" (то есть
Федора и Михаила).
Весть о смерти Пушкина дошла до семейства Достоевских вскоре после
смерти матери, и А. М. Достоевский рассказывает, что "братья чуть с ума не
сходили, услыхав об этой смерти и о всех подробностях ее. Брат Федор в
разговоре со старшим братом несколько раз повторял, что ежели бы у нас не было
семейного траура, то он просил бы позволения отца носить траур по Пушкине".
Пушкин стал спутником писателя - с детских лет до последних дней жизни.
Как говорил Страхов, Достоевский не только воспитался на Пушкине и
Гоголе, но и постоянно ими питался.
Доктор Яновский вспоминает, что Пушкина и Гоголя Достоевский "ставил
выше всех и часто, заговорив о том или другом из них, цитировал из их
сочинений на память целые сцены или главы <...>. Гоголя Федор Михайлович
никогда не уставал читать и нередко читал его вслух, объясняя и толкуя до
мелочей. Когда же он читал "Мертвые души", то почти каждый раз, закрывая
книгу, восклицал: "Какой великий учитель для всех русских, а для нашего брата
писателя в особенности! Вот так настольная книга! Вы ее, батюшка, читайте
каждый день понемножку, ну хоть по одной главе, а читайте; ведь у каждого из
нас есть и патока Манилова, и дерзость Ноздрева, и аляповатая неловкость
Собакевича, и всякие глупости и пороки".
Достоевский не раз говорил о глубине проникновения Гоголя в тайны
характеров и отношений людей; он восхищался у него и силой разоблачения
пошлости и низости, и умением сделать "ужасную трагедию" из пропавшей у
чиновника шинели {Ф. М. Достоевский, Собр. соч., т. XIII, М.-Л. 1930, стр. 50.}, пробудить любовь к "маленькому человеку". Позднее писатель скажет, что
произведения Гоголя "давят ум глубочайшими непосильными вопросами, вызывают в русском уме самые беспокойные мысли" {Там же, т. XI, М.-Л. 1929, стр. 250.}.
8
Вспоминая годы своего духовного формирования, Достоевский писал о
демонах сомнения и отрицания, о Гоголе и Лермонтове, которые сопровождали
духовные искания молодых людей того времени" {Там же, т. XIII, М.-Л. 1930, стр.
50.}.
Пушкин, Гоголь, Лермонтов учили понимать значение будничных
трагедий, подстерегавших человека в обыденной жизни, - трагедий, страшных
именно своею будничностью и незаметностью, и не мириться с тем злым и
уродливым, что окружает человека. Они оказали огромное влияние на
формирование Достоевского как гражданина и писателя. Напряженно
всматриваясь в жизнь своей страны, изучая ее не в парадном, а в повседневном
обличий, он усваивал опыт родной литературы. Ему случалось, особенно в
поздние годы, однобоко и неправильно толковать наследие своих
предшественников, предвзято выделяя в нем призыв к "смирению", "отказу от
гордости", но все лучшее в творчестве писателя есть развитие и обогащение
передовых традиций великой русской литературы.
Знакомые Достоевского, его товарищи по Инженерному училищу
рассказывают, что будущий писатель пристально следил и за литературой
зарубежной.
Федору Михайловичу было девять лет, когда он увидел на сцене
шиллеровских "Разбойников", и с этого дня началось его увлечение
благородными и романтическими героями Шиллера, сыгравшего такую роль в его
духовном самоопределении. "Я вызубрил Шиллера, говорил им, бредил им; и я