может не волновать "главная идея" его личности, как она понималась и
изображалась мемуаристами.
Советское литературоведение стремится исследовать творчество
Достоевского во всей его мучительной противоречивости и сложности, ничего не
упрощая, не прикрашивая, ясно видя, трезво оценивая сильные и слабые его
стороны. Достоевский осуждал революцию - и не мог примириться с
несправедливостью существующего строя; призывал к смирению - и с гневным
осуждением говорил о тех, кто попирал достоинство человека; обращался к богу -
и показывал, как жизнь разрушает религиозные представления.
Уйти от этих противоречий, дать одностороннее, упрощенное и
обедненное изображение личности Достоевского - значит отказаться от
понимания того, какое редчайшее по силе и многогранности таланта, по
мучительной сложности своего выражения явление порождено Россией в XIX
веке - а ведь мы и сейчас, столетие спустя, продолжаем разбираться в этой
сложности.
Не удивительно, что облик Достоевского рассматривался с самых
различных точек зрения, и чертам этого облика давались самые различные
истолкования.
Опасливый и умеренный доктор Яновский свидетельствовал об
отрицательном отношении Достоевского к революции вообще. А. Милюков писал
о молодом Достоевском как о сложившемся славянофиле и противнике
социализма. Н. Страхов утверждал, что Достоевский, "как всякий русский
человек", отталкивал "всякую мысль о непокорности" и т. д. Мемуаристы
ссылались на свои наблюдения и воспоминания, на "факты": но отдельные
"факты" еще не составляют всей истины. Истина образуется из анализа и
сопоставления всех фактов, из учета всех противоречий, из обобщения всех
данных. Это тем более относится к Достоевскому, деятельность которого всегда
была в центре общественных противоречий, а произведения вызывали
ожесточенные столкновения и разноречивые оценки людей его поколения.
Воспоминания являются именно воспоминаниями; от них нельзя
требовать исчерпывающей полноты: мемуаристы дают только штрихи облика.
4
Восприятие облика человека в сильнейшей мере зависит от точки зрения на этого
человека. Одни явления кажутся менее важными и забываются, другие
субъективно истолковываются, факты нередко смещаются во времени. Мемуары
всегда требуют проверки и комментирования.
Бывает и так: для мемуариста деятель, о котором он вспоминает,
оказывается слишком большим человеком, чтобы его понять. Так не понял
Достоевского названный выше С. Д. Яновский, хорошо знавший его в годы
молодости и оставивший сочувственно исполненный, но плоский портрет. Брат
писателя Андрей Михайлович подробно рисует быт, но он не может сколько-
нибудь глубоко проникнуть в духовный мир Федора Михайловича. А. Я. Панаева
оставила зарисовки, не свободные от некоторого - совершенно напрасного -
высокомерия; изображенный ею нервный, неуверенный и жалко-самолюбивый
молодой человек не обнаруживает черт того большого художника, смело
открывающего новые явления жизни, которым в тот период (период "Бедных
людей") был уже Достоевский.
Но при всем этом мемуары о Достоевском являются важным
биографическим источником, помогают живее и лучше понять его личность и
характер, а подчас бросают яркий свет на его творчество. Они позволяют
конкретнее представить то главное в его деятельности, - его связь со страной, с
русской жизнью, с современниками, - без понимания которого нельзя понять и
писателя.
* * *
Достоевский рано столкнулся с "фантастической" нуждой,
приниженностью и незащищенностью человека. Мариинская больница, где
врачевал его отец и где во флигеле жила семья Достоевских, была заведением
"для бедных". Отец писателя М. А. Достоевский - разночинец, выслуживший
дворянство, но не наживший богатства, постоянно говорил сыновьям, как
вспоминает А. М. Достоевский, что они "должны готовиться пробивать сами себе
дорогу, что со смертью его они станут нищими". Над семьей постоянно витал
страх оказаться в сетях нужды, образы которой окружали благополучную пока
квартирку лекаря в больничном флигельке.
Стремясь вырваться из-под власти этой угрозы, обеспечить будущее
детей, М. А. Достоевский купил в 1831 году небольшое именьице в Тульской
губернии, под Зарайском. С этим имением были связаны светлые воспоминания -
там семья Достоевских проводила летние месяцы, отдыхая на лоне природы от
городской жизни (об этом также пишет А. М. Достоевский). Но с ним же позднее
было связано и самое сильное потрясение юности писателя. В 1839 году
крепостные крестьяне убили здесь М. А. Достоевского.
Оставшись сиротой, без средств, в обстановке муштры, придирок
самодурства в Главном инженерном училище, Достоевский несколько лет отдал
делу, которое не любил, наукам, которыми тяготился. В училище, как вспоминает
Д. В. Григорович, "над головой каждого висел дамоклов меч строгости, 5
взыскательности самой придирчивой... За самый невинный проступок -
расстегнутый воротник или пуговицу - отправляли в карцер или ставили у дверей
на часы с ранцем на спине".
Достоевский уже в это время остро чувствовал несправедливость, его
возмущало казнокрадство, взяточничество, карьеризм, царившие в армии.
"Возмущало Федора Михайловича на службе многое... - вспоминал А. И.
Савельев, служивший в училище дежурным офицером. - Он не мог видеть
крепостных арестантов в кандалах на работах его дистанции и расправы, которые
происходили в войсках, содержавших караулы в Кронштадте".
Остро переживал Достоевский и постоянное безденежье, унижавшее его,
как ему казалось, в глазах более состоятельных товарищей.
"Волей или неволей, а я должен сообразоваться вполне с уставами моего
теперешнего общества. К чему же делать исключенье собою? Подобные
исключенья подвергают иногда ужасным неприятностям", - писал Федор
Михайлович отцу, прося денег {Ф. М. Достоевский, Письма, т. I, M.-Л. 1928, стр.
52.}.
П. П. Семенов-Тян-Шанский был прав, когда замечал, что Достоевский
хотел прежде всего подчеркнуть свое равенство с другими, показать, что он "не
хуже других". Он жил в напряженном и нервном опасении, что кто-то посчитает
его неполноценным в офицерской среде. "...Не с действительной нуждою он
боролся, а с несоответствием своих средств, даже не с действительными
потребностями, а нередко с психопатическими запросами его болезненной воли.
<...> Я жил в одном с ним лагере, в такой же полотняной палатке <...> и
обходился без своего чая <...>, без собственных сапогов, довольствуясь
казенными, и без сундука для книг, хотя я читал их не менее, чем Ф. М.
Достоевский. Стало быть, все это было не действительной потребностью, а
делалось просто для того, чтобы не отстать от других товарищей, у которых были
и свой чай, и свои сапоги, и свой сундук".
В этом психологическом состоянии будущего писателя, с его повышенной
чувствительностью и обостренным стремлением оградить себя от возможных
насмешек или просто косых взглядов, справедливо усматривали не только
личную болезненность, природную застенчивость, а стремление человека,
выросшего в мещанском окружении и попавшего в иную среду, преодолеть
социальную неуверенность {См. В. Кирпотин, Ф. М. Достоевский, М. 1960, стр.