передавал это точно какой-нибудь обыденный случай. Между тем это был один из
самых смирных арестантов во всем остроге. В "Записках из Мертвого дома" есть
несколько похожий на это эпизод об убийстве этапного майора; но рассказ, приведенный мною, я слышал от Федора Михайловича лично и передаю если не
совсем его словами, то, во всяком случае, близко, потому что он тогда сильно
поразил меня и живо остался в моей памяти. Может быть, кто-нибудь из наших
132
общих знакомых помнит его. <...> Вспоминая о преступниках, каких ему
пришлось видеть в каторжном остроге, он не относился к ним с брезгливостью и
презрением человека, который по образованию стоял неизмеримо выше их, а
старался найти какую-нибудь человеческую черту в самом ожесточенном сердце.
С другой стороны, он не жаловался никогда на свою собственную судьбу, ни на
суровость суда и приговора, ни на загубленные цветущие годы своей молодости.
Правда, и от других возвратившихся из каторги петрашевцев мне не случалось
слышать резких жалоб, но у них это, кажется, происходило от присущего
русскому человеку свойства не помнить зла; у Достоевского же соединялось еще
как будто с чувством благодарности к судьбе, которая дала ему возможность в
ссылке не только хорошо узнать русского человека, но вместе с тем и лучше
понять самого себя. О долгих лишениях в остроге говорил он неохотно и только с
горечью вспоминал о своем отчуждении от литературы, но и тут прибавлял, что, читая по необходимости одну Библию, он яснее и глубже мог понять смысл
христианства. <...>
П. П. СЕМЕНОВ-ТЯН-ШАНСКИЙ
Петр Петрович Семенов, граф (1827-1914), названный Тян-Шанским в
память его замечательного путешествия 1856-1857 годов в дикий, недоступный в
то время для европейцев Тянь-Шань, - выдающийся ученый, географ, ботаник и
энтомолог, крупный государственный деятель (принимал близкое участие в
подготовке крестьянской реформы 1861 г.); организатор и идейный руководитель
многочисленных экспедиций (Пржевальского, Потехина, П. А. Кропоткина, В. А.
Комарова и др.); сыграл большую роль в развитии статистики в России (его
статистическими работами пользовался В. И. Ленин). Собрал богатейшую
коллекцию картин фламандских и голландских художников XVI и XVII веков, вторую по полноте в Европе (в 1910 г. передана им в Эрмитаж), издал обширный
труд: "Этюды по истории нидерландской живописи" (1885-1890).
П. П. Семенову принадлежат обширные "Мемуары" (четыре тома). Это
своего рода "семейная хроника", написанная по личным воспоминаниям
человеком, обладавшим огромной памятью ученого, всегда и во всем
стремившимся к точной передаче фактов, в данном случае - явлений и событий
русской истории и жизни современной ему эпохи. В частности, в отношении к
Достоевскому П. П. Семенов проявляет свое особенное беспристрастие как в
сфере лично-бытовой, так и со стороны идейной, оставаясь вне той борьбы, которая не утихала вокруг писателя и его творчества в течение десятилетий.
Близкий друг Н. Я. Данилевского, в 40-х годах чрезвычайно увлекавшегося
фурьеризмом, читавшего в обществе петрашевцев ряд рефератов о социализме, П.
П. Семенов тоже был прикосновен к этому обществу, считал своими близкими
знакомыми не только "некоторых молодых ученых, но и начинавших
литературную деятельность молодых литераторов", как, например, М. Е.
133
Салтыкова, Ф. М. Достоевского, А. Н. Плещеева, Аполлона и Валериана
Майковых.
В своих письмах из Сибири к некоторым близким ему людям,
Достоевский пишет о Семенове в тонах очень теплых, как о чело, веке, хорошо
ему знакомом еще по Петербургу. Так, в письме от октября 1859 года к своему
семипалатинскому приятелю А. Е. Врангелю он спрашивает его: "Знакомы ли вы
с Петром Петровичем Семеновым, который был у нас в Сибири, после вас, - мой
превосходный знакомый. Это прекрасный человек, а прекрасных людей надо
искать. Если знакомы, то передайте ему мой поклон и расскажите ему обо мне"
(Письма, I, 262). О нем же в письме к Валиханову от 14 декабря 1856 года (там
же, стр. 202),
ИЗ "МЕМУАРОВ"
Из тома 1 - "Детство и юность (1827-1855 гг.)"
Во время моей совместной жизни с Данилевским {1}, после отъезда брата
и дяди из Петербурга, круг нашего знакомства значительно расширился, главным
образом потому, что Данилевский, не имея никакого состояния, должен был
обеспечивать свое существование литературным трудом и писал обширные, очень
дельные научные статьи в "Отечественных записках". Это ввело его в знакомство
не только с Краевским (редактором их), но и со многими другими литературными
деятелями и критиками - Белинским и Валерианом Майковым. Они оценили
необыкновенно логичный ум Данилевского, его изумительную диалектику и
обширную, разностороннюю эрудицию. Таким образом, кружок даже наших
близких знакомых был во время посещения нами университета не исключительно
студенческий, а состоял из молодой, уже закончившей высшее образование
интеллигенции того времени. К нему принадлежали не только некоторые
молодые ученые, но и начинавшие литературную деятельность молодые
литераторы, как, например, лицейские товарищи Данилевского: Салтыков
(Щедрин) и Мей, Ф. М. Достоевский, Дм. В. Григорович, Ал. Ник. Плещеев, Аполлон и Валериан Майковы и др. Посещала мы друг друга не особенно часто, но главным местом и временем нашего общения были определенные дни
(пятницы), в которые мы собирались у одного из лицейских товарищей брата и
Данилевского - Михаила Васильевича Буташевича-Петрашевского. Там мы и
перезнакомились с кружком петербургской интеллигентной молодежи того
времени, в среде которой я более других знал из пострадавших в истории
Петрашевского - Спешнева, двух Дебу, Дурова, Пальма, Кашкина и избегших их
участи - Д. В. Григоровича, А. М. Жемчужникова, двух Майковых. Е. И.
Ламанского, Беклемишева, двух Мордвиновых, Владимира Милютина, Панаева и
др. Все эти лица охотно посещали гостеприимного Петрашевского главным
образом потому, что он имел собственный дом и возможность устраивать
подобные очень интересные для нас вечера, хотя сам Петрашевский казался нам
134
крайне эксцентричным, если не сказать сумасбродным {2}. Как лицеист, он
числился на службе, занимая должность переводчика в министерстве
иностранных дел; единственная его обязанность состояла в том, что его посылали
в качестве переводчика при процессах иностранцев, а еще более при составлении
описей их выморочного имущества, особливо библиотек. Это последнее занятие
было крайне на руку Петрашевскому: он выбирал из этих библиотек все
запрещенные иностранные книги, заменяя их разрешенными, а из запрещенных
формировал свою библиотеку, которую дополнял покупкою различных книг и
предлагал к услугам всем своим знакомым, не исключая даже и членов
купеческой и мещанской управ и городской думы, в которой сам состоял
гласным. Будучи крайним либералом и радикалом того времени, атеистом,
республиканцем и социалистом, он представлял замечательный тип
прирожденного агитатора: ему нравились именно пропаганда и агитаторская
деятельность, которую он старался проявить во всех слоях общества. Он
проповедовал, хотя и очень несвязно и непоследовательно, какую-то смесь
антимонархических, даже революционных и социалистических идей не только в