восхищался и поразительной красоты потолками Дворца дожей, нарисованными
лучшими художниками XV столетия. Можно сказать, что все четыре дня мы не
сходили с площади San Marco, - до того она, и днем и вечером, производила на
нас чарующее впечатление.
Переезд из Венеции в Триест на пароходе был чрезвычайно бурный;
Федор Михайлович за меня очень тревожился и не отходил ни на шаг, но, к
счастию, все обошлось благополучно. Затем мы остановились на два дня в Вене и
только после десятидневного путешествия добрались до Праги. Здесь нас
ожидало большое разочарование: оказалось, что в те времена существовали
меблированные комнаты только для одиноких и совсем не было меблированных
комнат для семейств, то есть более спокойных и удобных. Чтоб остаться в Праге, приходилось нанимать квартиру, платить за полгода вперед и, кроме того,
обзаводиться мебелью и всем хозяйством. Это было нам не по средствам и после
трехдневных поисков мы, к большому нашему сожалению, должны были
оставить Золотую Прагу, которая нам успела за эти дни очень понравиться. Так
рушились мечты моего мужа завязать сношения с деятелями славянского мира.
Нам ничего не оставалось более, как основаться в Дрездене, условия жизни в
котором нам были известны. И вот в начале августа мы приехали в Дрезден и
наняли три меблированные комнаты (моя мать опять приехала ко времени моего
разрешения от бремени) в английской части города (Englischer Viertel) в
Victoriastrafte, N 5. В этом-то доме 14-го сентября 1869 года и произошло
счастливое семейное событие - рождение нашей второй дочери Любови. <...> В Дрездене мы нашли прекрасную читальню со многими русскими и
иностранными газетами. Нашлись для нас и знакомые из тех русских, постоянно
живущих в Дрездене, которые после обедни приходили в семью батюшки, очень
гостеприимную. Между новыми знакомыми оказалось несколько умных и
интеллигентных людей, с которыми моему мужу было интересно беседовать. Это
была хорошая сторона дрезденской жизни.
Закончив свой роман "Вечный муж", Федор Михайлович отдал его в
журнал "Заря", где он и появился в первых двух книжках 1870 года. Роман этот
имеет автобиографическое значение. Это - отголосок летнего пребывания моего
48
мужа в 1866 году в Люблине, близ Москвы, где он поселился на даче, рядом с
дачею своей сестры В. М. Ивановой. В лице членов семейства Захлебининых
Федор Михайлович изобразил семью Ивановых. Тут и отец, весь ушедший в свою
большую докторскую практику, мать, вечно усталая от хозяйственных забот, и
веселая молодежь - племянники и племянницы Федора Михайловича и их
молодые друзья. В лице подружки Марьи Никитишны изображена друг семьи М.
С. Иванчина-Писарева, а в лице Александра Лобова - пасынок мужа, П. А. Исаев, конечно в сильно идеализированном виде. Даже в Вельчанинове имеются
некоторые черточки самого Федора Михайловича, например в описании
различного рода игр, затеянных им при приезде на дачу. Таким веселым в
молодом обществе и находчивым вспоминает о нем один из участников подобных
летних вечеров и представлений Н. Н. Фон-Фохт {"Исторический вестник", 1901, N 12 {46}. (Прим. А. Г. Достоевской.)}.
Зимою 1869-1870 года Федор Михайлович был занят составлением нового
романа, который он хотел назвать "Житие великого грешника" {47}. Это
произведение, по мысли мужа, должно было состоять из пяти больших повестей
(каждая листов в пятнадцать), причем каждая повесть составляла бы
самостоятельное произведение, которое можно было бы напечатать в журнале
или издать отдельною книгой. Во всех пяти повестях Федор Михайлович
предполагал провести тот важный и мучительный вопрос, которым он болел всю
свою жизнь - именно вопрос о существовании бога. Действие в первой повести
должно было происходить в сороковых годах прошлого столетия, и материал ее и
типы тогдашнего времени были для Федора Михайловича настолько ясны и
знакомы, что он мог писать эту повесть и продолжая жить за границей. Эту-то
повесть муж и хотел поместить в "Заре". Но для второй повести, действие которой
происходит в монастыре, Федору Михайловичу уже необходимо было бы
вернуться в Россию. Во второй повести муж предполагал главным героем
выставить святителя Тихона Задонского, конечно, под другим именем. Федор
Михайлович возлагал большие надежды на предполагаемый роман и смотрел на
него как на завершение своей литературной деятельности. Это его предвидение
впоследствии оправдалось, так как многие герои задуманного романа вошли
потом в роман "Братья Карамазовы". Но тогда мужу не удалось исполнить своего
намерения, так как его увлекла другая тема, о которой он писал Н. Н. Страхову:
"На вещь, которую теперь пишу в "Русский вестник", я сильно надеюсь, но не с
художественной, а с тенденциозной стороны: хочется высказать несколько
мыслей, хотя бы погибла при этом моя художественность, но меня yвлeкает
накопившееся в уме и в сердце, пусть выйдет хоть памфлет, но я выскажусь"
{"Биография и письма", стр. 288 {48}. (Прим. А. Г. Достоевской.)}.
Это был роман "Бесы", появившийся в 1871 году {49}. На возникновение
новой темы повлиял приезд моего брата {50}. Дело в том, что Федор
Михайлович, читавший разные иностранные газеты (в них печаталось многое, что
не появлялось в русских), пришел к заключению, что в Петровской
земледельческой академии в самом непродолжительном времени возникнут
политические волнения {51}. Опасаясь, что мой брат, по молодости и
бесхарактерности, может принять в них деятельное участие, муж уговорил мою
49
мать вызвать сына погостить у нас в Дрездене. Приездом моего брата Федор
Михайлович рассчитывал утешить как меня, уже начавшую тосковать по родине, так и мою мать, которая уже два года жила за границей (то с детьми моей сестры, то наезжая к нам) и очень соскучилась по сыну. Брат мой всегда мечтал о поездке
за границу; он воспользовался вакациями и приехал к нам. Федор Михайлович, всегда симпатизировавший брату, интересовался его занятиями, его знакомствами
и вообще бытом и настроением студенческого мира. Брат мой подробно и с
увлечением рассказывал. Тут-то и возникла у Федора Михайловича мысль в
одной из своих повестей изобразить тогдашнее политическое движение и одним
из главных героев взять студента Иванова (под фамилией Шатова), впоследствии
убитого Нечаевым. О студенте Иванове мой брат говорил как об умном и
выдающемся по своему твердому характеру человеке и коренным образом
изменившем свои прежние убеждения. И как глубоко был потрясен мой брат,
узнав потом из газет об убийстве студента Иванова, к которому он чувствовал
искреннюю привязанность! Описание парка Петровской академии и грота, где
был убит Иванов, было взято Федором Михайловичем со слов моего брата {52}.
<...>
Хотя материал для нового романа был взят из действительности, тем не
менее мужу было необыкновенно трудно его написать. По обыкновению, Федор
Михайлович был недоволен своей работой, много раз переделывал и листов
пятнадцать уничтожил {53}. Тенденциозный роман был, очевидно, не в духе его
творчества. <...>
В конце 1870 года выяснилось одно обстоятельство, благодаря которому