ревновать меня к первому встречному и ставить меня и себя в смешное
положение!
Муж извинялся, оправдывался, обещал никогда более не ревновать. Я не
могла долго на него сердиться: я знала, что сдержать себя в порыве ревности он
не в состоянии. Я стала смеяться, вспоминая восторженного юношу, внезапный
гнев и бегство Федора Михайловича. Видя перемену в моем настроении, муж
тоже стал над собою подтрунивать, расспрашивать, сколько вещей он перебил у
брата и не прибил ли кстати и своего восторженного поклонника.
Вечер был чудесный, и мы пешком дошли до дому. Путь был далекий, и
мы употребили на него больше часу. Дома мы застали у себя брата. Увидав наше
внезапное бегство, брат испугался, помчался к нам и страшно был поражен, не
найдя нас дома. Целый час просидел он с самыми мрачными предчувствиями и
очень был удивлен, увидя нас в самом мирном настроении. Мы оставили его пить
с нами чай и много смеялись, вспоминая о случившемся. На вопрос, чем же он
объяснил кавказцу наше странное бегство, брат отвечал:
- Когда он спросил, что тут такое случилось, я ему сказал: а ну тебя к
черту, если сам не понимаешь.
Я поняла после этой истории, что мне приходится отказаться от поездки.
Конечно, я и теперь могла бы уговорить мужа отпустить меня. Но после моего
отъезда он стал бы волноваться, беспокоиться, а затем, не выдержав, поехал бы за
мною в Александрию. Вышел бы скандал, и были бы напрасно издержаны деньги, которых у нас было и так мало.
Так закончилась моя попытка заработывать деньги стенографией. <...> Закончив роман "Бесы", Федор Михайлович был некоторое время в
большой нерешительности, чем ему теперь заняться. Он так был измучен работой
над "Бесами", что приниматься тотчас же за новый роман ему казалось
невозможным. Осуществить же зародившуюся еще за границей идею - издавать
"Дневник писателя", в виде ежемесячного журнала, было затруднительно. На
издание журнала и на содержание семьи (не говоря уже об уплате долгов)
57
требовались средства довольно значительные, а для нас составляло загадку -
велик ли будет успех журнала, так как он представлял собою нечто небывалое
доселе в русской литературе и по форме и по содержанию. А в случае неуспеха
"Дневника" мы были бы поставлены в безвыходное положение.
Федор Михайлович сильно колебался, и я не знаю, на каком решении он
бы остановился, если бы в это время князь Вл. П. Мещерский не предложил ему
принять на себя обязанности редактора еженедельного журнала "Гражданин".
Этот журнал основался всего год назад и выходил под редакцией Гр. К.
Градовского. Около редакции нового журнала объединилась группа лиц
одинаковых мыслей и убеждений. Некоторые из них: К. П. Победоносцев, А. Н.
Майков, Т. И. Филиппов, Н. Н. Страхов, А. У. Порецкий, Евг. Белов были
симпатичны Федору Михайловичу, и работать с ними представлялось ему
привлекательным. Не меньшую привлекательность составляла для мужа
возможность чаще делиться с читателями теми надеждами и сомнениями,
которые назревали в его уме. На страницах "Гражданина" могла осуществиться и
идея "Дневника писателя", хотя и не в той внешней форме, которая была придана
ему впоследствии.
С материальной стороны дело было обставлено сравнительно хорошо:
обязанности редактора оплачивались тремя тысячами, кроме платы за статьи
"Дневника писателя", а впоследствии за "политические" статьи. В общей
сложности, мы получали около пяти тысяч в год.
Ежемесячное получение денег в определенном размере имело тоже свою
хорошую сторону: оно позволяло Федору Михайловичу не отвлекаться от взятого
на себя дела заботами о средствах к существованию, которые так угнетающе
действовали на его здоровье и настроение.,
Впрочем, Федор Михайлович, согласившись на уговоры симпатичных ему
лиц принять на себя редактирование "Гражданина", не скрывал от них, что берет
на себя эти обязанности временно, в виде отдыха от художественной работы и
ради возможности ближе ознакомиться с текущей действительностью, но что,
когда потребность поэтического творчества в нем вновь возникнет, он оставит
столь не свойственную его характеру деятельность.
Начало 1873 года мне особенно памятно благодаря выходу в свет первого
изданного нами романа "Бесы". Этим изданием было положено основание нашей
общей с Федором Михайловичем, а после его кончины - моей издательской
деятельности, продолжавшейся тридцать восемь лет.
Одною из наших надежд на поправление денежных обстоятельств
(пожалуй, главною) была возможность продать право издания отдельной книгой
романа "Идиот", а затем романа "Бесы". Живя за границей, трудно было устроить
такую продажу; не легче стало и тогда, когда мы вернулись в Россию и получили
возможность лично сговариваться с издателями. К кому из них мы ни
обращались, нам предлагали очень невыгодную цену: так, за право издания
отдельной книгой романа "Вечный муж" (в 2000 экземпляров) книгопродавец А.
Ф. Глазунов уплатил нам сто пятьдесят рублей, а за право издать роман "Бесы"
предлагали всего пятьсот рублей, да еще с уплатою по частям в течение двух лет.
58
Федор Михайлович еще в юности мечтал о том, чтобы самому издавать
свои произведения, и писал об этом брату {62}, говорил мне об этом и живя за
границей. Меня тоже очень заинтересовала эта идея, и я мало-помалу старалась
узнать все условия издательства и распространения книг. <...>
Наступил знаменательный день в нашей жизни, 22 января 1873 года, когда
в "Голосе" появилось наше объявление о выходе в свет романа "Бесы". Часов в
девять явился посланный от книжного магазина М. В. Попова, помещавшегося
под Пассажем. Я вышла в переднюю и спросила, что ему надо.
- Да вот объявление ваше вышло, так мне надо десяток экземпляров.
Я вынесла книги и с некоторым волнением сказала:
- Цена за десять экземпляров - тридцать пять рублей, уступка двадцать
процентов, с вас следует двадцать восемь рублей.
- Что так мало? А нельзя ли тридцать процентов? - сказал посланный.
- Нельзя.
- Ну, хоть двадцать пять процентов?
- Право, нельзя - сказала я, в душе сильно беспокоясь: а что, если он уйдет
и я упущу первого покупателя?
- Если нельзя, так получите. - И он подал мне деньги.
Я была так довольна, что дала ему даже тридцать копеек на извозчика.
Немного спустя пришел мальчик из книжного магазина для иногородних и купил
десять экземпляров, тоже с двадцатью процентами уступки и тоже
поторговавшись со мной. Присланный от книжного магазина Глазунова хотел
взять двадцать пять экземпляров, если я уступлю двадцать пять процентов; ввиду
значительного количества, мне пришлось уступить. Приходило и еще несколько
человек, все брали по десятку экземпляров, все торговались, но я больше
двадцати процентов не уступала. Около двенадцати часов явился расфранченный
приказчик знакомого Федору Михайловичу книгопродавца и объявил, что
приехал взять на комиссию двести экземпляров. Ободренная успехом утренних
продаж, я ответила, что на комиссию книг не даю, а продаю на наличные.
- Но как же, ведь Федор Михайлович обещал нам прислать на комиссию, я
за ними и приехал.
Я сказала, что книгу издал мой муж, а заведую продажей я и что у меня