тихо, постепенно слабея от истечения крови, скончался. <...>
А. Г. ДОСТОЕВСКАЯ
Из "ВОСПОМИНАНИЙ"
Первые месяцы 1874 года были для нас неблагоприятны. Принужденный
по делам "Гражданина" выезжать из дому во всякую погоду, а пред выпуском
номера по целым часам просиживать в жарко натопленной корректорской, Федор
Михайлович стал часто простужаться: небольшой кашель его обострился,
появилась одышка, и профессор Кошлаков, к которому муж обратился,
посоветовал ему лечиться сжатым воздухом. Кошлаков рекомендовал лечебницу
доктора Симонова (помещалась на Гагаринской улице), где Федор Михайлович и
просиживал два часа под колоколом по три раза в неделю. Лечение сжатым
воздухом принесло мужу большую пользу, хотя отнимало от него массу времени, так как разбивало весь его день: приходилось рано вставать, спешить к
назначенному часу, ожидать запоздавших пациентов, сидевших вместе с ним под
колоколом, и пр. Это все неприятно действовало на настроение мужа.
Тяготило в то время Федора Михайловича и то, что, благодаря
редакционной работе и нездоровью, ему все еще не удавалось отсидеть свой
двухсуточный арест, к которому он был приговорен в прошлом году за статью в
177
"Гражданине". Наконец муж уговорился с А. Ф. Кони, и арест был назначен во
второй половине марта. 21-го числа, утром, явился к нам околодочный, Федор
Михайлович его уже ожидал, и они поехали сначала в окружной суд. Я же через
два часа должна была зайти в участок узнать, в каком именно учреждении муж
будет помещен. Оказалось, его поместили на гауптвахте на Сенной (ныне
городская лаборатория). Я тотчас отвезла туда небольшой чемодан и постельные
принадлежности. Времена были простые, и меня тотчас к мужу пропустили.
Федора Михайловича я нашла в добродушном настроении: он стал
расспрашивать, не скучают ли по нем детки, просил дать им гостинцев и сказать, что он поехал в Москву за игрушками. Вечером, уложив детей спать, я не
утерпела и опять поехала к мужу, но, за поздним временем, меня к нему не
пропустили, и мне только удалось передать ему через сторожа свежие булки и
письмо. Мне так было обидно, что не удалось с ним поговорить и его успокоить
насчет детей, что я стала под окном гауптвахты (последнее от Спасского
переулка) и увидела мужа, сидящего за столом и читающего книгу. Я стояла
минут пять, тихонько постучала, и муж тотчас встал и посмотрел в окно. Увидев
меня, он весело улыбнулся и стал кивать головой. Ко мне в эту минуту подошел
часовой, и пришлось уйти. Я пошла к А. Н. Майкову (жившему вблизи, на
Садовой) и просила его завтра навестить мужа. Он был так добр, что уведомил об
аресте Вс. С. Соловьева, и тот тоже навестил мужа назавтра {1}. И на второй день
я побывала у мужа два раза (вечером опять у окна, и на этот раз он меня
поджидал), а на третий день часов в двенадцать мы с детишками радостно
встретили вернувшегося "из Москвы" папу. Он по дороге заехал в магазин и
купил детям игрушек. Вернулся из-под ареста Федор Михайлович очень веселый
и говорил, что превосходно провел два дня. Его сожитель по камере, какой-то
ремесленник, целыми часами спал днем, и мужу удалось без помехи перечитать
"Les Miserables" Виктора Гюго - произведение, которое он высоко ценил.
- Вот и хорошо, что меня засадили, - весело говорил он, - а то разве у меня
нашлось бы когда-нибудь время, чтобы возобновить давнишние чудесные
впечатления от этого великого произведения?
В начале 1874 года Федор Михайлович решил окончательно оставить
редактирование "Гражданина" {2}.
Федора Михайловича вновь потянуло к чисто художественной работе.
Новые идеи и типы зародились в мозгу его, и он чувствовал потребность
воплотить их в новом произведении {3}. Заботил, конечно, вопрос, куда
поместить роман на тот случай, если у "Русского вестника" будет уже приобретен
материал для следующего года. Да и вообще для мужа всегда было тягостно
самому предлагать свой труд. Но случилось одно обстоятельство, которое
счастливо разрешило беспокоивший нас вопрос.
В одно апрельское утро, часов в двенадцать, девушка подала мне
визитную карточку, на которой было напечатано: "Николай Алексеевич
Некрасов". Зная, что Федор Михайлович уже оделся и скоро выйдет, я велела
просить посетителя в гостиную, а карточку передала мужу. Минут через пять
Федор Михайлович, извинившись за промедление, пригласил гостя в свой
кабинет.
178
Меня страшно заинтересовал приход Некрасова" бывшего друга юности, а
затем литературного врага. Я помнила, что в "Современнике" Федора
Михайловича бранили еще в шестидесятых годах, когда издавались "Время" и
"Эпоха" {4}, да и за последние годы не раз прорывались в журнале
недоброжелательные выпады со стороны Михайловского, Скабичевского,
Елисеева и др. {5}. Я знала также, что, по возвращении из-за границы, Федор
Михайлович еще нигде не встречался с Некрасовым, так что посещение его
должно было иметь известное значение. Любопытство мое было так велико, что я
не выдержала и стала за дверью, которая вела из кабинета в столовую. К большой
моей радости, я услышала, что Некрасов приглашает мужа в сотрудники, просит
дать для "Отечественных записок" роман на следующий год и предлагает цену по
двести пятьдесят рублей с листа, тогда как Федор Михайлович до сих пор
получал по ста пятидесяти.
Некрасов, видя нашу очень скромную обстановку, вероятно, думал, что
Федор Михайлович будет чрезвычайно рад такому увеличению гонорара и тотчас
даст свое согласие. Но Федор Михайлович, поблагодарив за предложение, сказал:
- Я не могу дать вам, Николай Алексеевич, положительного ответа по
двум причинам: во-первых, я должен списаться с "Русским вестником" и
спросить, нуждаются ли они в моем произведении? Если у них на будущий год
материал имеется, то я свободен и могу обещать вам роман. Я давнишний
сотрудник "Русского вестника", Катков всегда с добрым вниманием относился к
моим просьбам, и будет неделикатно с моей стороны уйти от них, не предложив
им своего труда. Это может быть выяснено в одну-две недели. Считаю нужным
предупредить вас, Николай Алексеевич, что я всегда беру аванс под мою работу, и аванс в две-три тысячи.
Некрасов изъявил на это полное свое согласие.
- А второй вопрос, - продолжал Федор Михайлович, - это - как отнесется к
вашему предложению моя жена. Она дома, и я ее сейчас спрошу.
И муж пошел ко мне.
Тут произошел курьезный случай. Когда Федор Михайлович пришел ко
мне, я торопливо сказала ему:
- Ну, зачем спрашивать? Соглашайся, Федя, соглашайся немедленно.
- На что соглашаться? - с удивлением спросил муж.
- Ах, боже мой! Да на предложение Некрасова.
- А ты как знаешь о его предложении?
- Да я слышала весь разговор, я стояла за дверью.
- Так ты подслушивала? Ну, как тебе, Анечка, не стыдно? - горестно
воскликнул Федор Михайлович.
- Ничего не стыдно! Ведь ты не имеешь от меня тайн и все равно
непременно сказал бы мне. Ну, что за важность, что я подслушала, ведь не чужие
дела, а наши общие.
Федору Михайловичу оставалось только развести руками при такой моей
логике.
Федор Михайлович, вернувшись в кабинет, сказал:
179