особенным удовольствием откликался на зовы читать в пользу учащегося
юношества. <...>
Первые два месяца наступившего <1879> года прошли для нас спокойно: Федор Михайлович усиленно работал над романом, и работа ему давалась. В
начале марта мужу пришлось принять участие в нескольких литературных
вечерах. Так, 9-го марта муж читал в пользу Литературного фонда в зале
Благородного собрания. В этом вечере приняли участие наши лучшие писатели: Тургенев, Салтыков, Потехин и другие. Федор Михайлович выбрал для чтения
"Рассказ по секрету" из "Братьев Карамазовых", прочел превосходно и своим
чтением вызвал шумные овации. Успех литературного вечера был так велик, что
решили повторить его 16-го марта почти с теми же (кроме Салтыкова)
исполнителями. Во время чтения 16-го марта мужу был поднесен букет цветов от
лица слушательниц Высших женских курсов. На ленте, расшитой в русском
вкусе, находилась сочувственная чтецу надпись. <...>
На пасхальных праздниках (3-го апреля) в Соляном городке состоялось
литературное чтение в пользу Фребелевского общества; на нем Федор
Михайлович прочел "Мальчика у Христа на елке". Ввиду того что праздник был
детский, муж пожелал взять на него и своих детей, чтобы они могли услышать, как он читает с эстрады, и увидеть, с какою любовью встречает его публика.
Прием и на этот раз был восторженный, и группа маленьких слушателей поднесла
чтецу букет цветов. Федор Михайлович оставался до конца праздника,
расхаживая со своими детьми по залам, любуясь на игры детей и радуясь их
восхищению доселе невиданными зрелищами.
На пасхе же Федор Михайлович читал в помещении Александровской
женской гимназии в пользу Бестужевских курсов. Он выбрал сцену из
"Преступления и наказания" и произвел своим чтением необыкновенный эффект.
Курсистки не только горячо аплодировали Федору Михайловичу, но в антрактах
окружали его, беседовали с ним, просили высказаться о разных интересовавших
их вопросах, а когда, в конце вечера, он собрался уходить, то громадною толпою, в двести или более человек, бросились вслед за ним по лестнице, до самой
прихожей, где и стали помогать ему одеваться. <...>
В 1879-1880 годах Федору Михайловичу часто приходилось читать в
пользу различных благотворительных учреждений, Литературного фонда и т. п.
189
Ввиду слабого здоровья мужа, я постоянно его сопровождала на эти литературные
вечера, да и самой мне страшно хотелось послушать его поистине
художественное чтение и присутствовать при тех восторженных овациях, которые
ему постоянно делала почитавшая его петербургская публика.
Литературные вечера устроивались большею частью в зале городского
Кредитного общества против Александрийского театра или в Благородном
собрании у Полицейского моста.
К сожалению, эти мои выезды в свет нередко омрачались для меня
совершенно неожиданными и ни на чем не основанными приступами ревности
Федора Михайловича, ставившими меня иногда в нелепое положение. Приведу
один такой случай.
В один из подобных литературных вечеров мы с Федором Михайловичем
несколько запоздали, и прочие участники вечера были уже в сборе. При нашем
входе все они дружески приветствовали Федора Михайловича, а мужчины
поцеловали у меня руку. Этот светский обычай (целование руки), видимо,
произвел неприятное впечатление на моего мужа. Он сухо со всеми поздоровался
и отошел в сторону. Я мигом поняла, в чем дело. Обменявшись несколькими
фразами с присутствовавшими, я села рядом с мужем с целью рассеять его дурное
настроение. Но это мне не удалось: на два-три вопроса Федор Михайлович мне не
ответил, а затем, взглянув на меня "свирепо", сказал:
- Иди к нему!!
Я удивилась и спросила:
- К кому к нему?
- Не по-ни-маешь?
- Не понимаю. К кому же мне идти? - смеялась я.
- К тому, кто так страстно сейчас поцеловал твою руку!
Так как все бывшие в читательской мужчины из вежливости поцеловали
мне руку, то я, конечно, не могла решить, кто был виновен в предполагаемом
мужем моим преступлении.
Весь этот разговор Федор Михайлович вел вполголоса, однако так, что
сидевшие вблизи лица отлично все слышали. Я очень сконфузилась и, боясь
семейной сцены, сказала:
- Ну, Федор Михайлович, я вижу, ты не в духе и не хочешь со мною
говорить. Так я лучше пойду в зал, отыщу свое место. Прощай!
И ушла. Не прошло пяти минут, как подошел ко мне П. А. Гайдебуров и
сказал, что меня зовет Федор Михайлович. Предполагая, что муж затрудняется
найти в книге помеченный для чтения отрывок, я тотчас пошла в читательскую.
Муж встретил меня враждебно.
- Не удержалась?! Пришла поглядеть на него? - заметил он.
- Ну да, конечно, - смеялась я, - но и на тебя тоже. Тебе что-нибудь
нужно?
- Ничего мне не нужно.
- Но ведь ты меня звал?
- И не думал звать. Не воображай, пожалуйста!
- Ну, если не звал, так прощай, я ухожу.
190
Минут через десять ко мне подошел один из распорядителей и сказал, что
Федор Михайлович осведомляется, где я сижу, а потому думает, что мой муж
желает меня видеть. Я ответила, что только что была в читательской и не хочу
мешать Федору Михайловичу сосредоточить все свое внимание на предстоящем
ему чтении. Так и не пошла. Однако в первый же антракт распорядитель опять
подошел ко мне с настоятельною просьбою от моего мужа прийти к нему. Я
поспешила в читательскую, подошла к моему дорогому мужу и увидела его
смущенное, виноватое лицо. Он нагнулся ко мне и чуть слышно проговорил:
- Прости меня, Анечка, и дай руку на счастье: я сейчас выхожу читать!
Я была донельзя довольна, что Федор Михайлович успокоился, и только
недоумевала, кого из присутствовавших лиц (все как на подбор были более чем
почтенного возраста) он заподозрил во внезапной любви ко мне. Только
презрительные слова: "Ишь французишка, так мелким бесом и рассыпается" -
дали мне понять, что объектом ревнивых подозрений Федора Михайловича на
этот раз оказался старик Д. В. Григорович (мать его была француженка).
Вернувшись с вечера, я очень журила мужа за его ни на чем не
основанную ревность. Федор Михайлович, по обыкновению, просил прощения,
признавал себя виноватым, клялся, что это больше не повторится, и искренне
страдал раскаянием, но уверял, что не мог превозмочь этой внезапной вспышки и
в течение целого часа безумно меня ревновал и был глубоко несчастлив.
Сцены такого рода повторялись почти на каждом литературном вечере:
Федор Михайлович непременно посылал распорядителей или знакомых
посмотреть, где я сижу и с кем разговариваю. Он часто подходил к
полуотворенной двери читательской и издали разыскивал меня на указанном
мною месте. (Обыкновенно родным читавших предоставляли места вдоль правой
стены, в нескольких шагах от первого ряда.)
Вступив на эстраду и раскланявшись с аплодирующей публикой, Федор
Михайлович не приступал к чтению, а принимался внимательно рассматривать
всех дам, сидевших вдоль правой стены. Чтобы муж меня скорее заметил, я или
отирала лоб белым платком, или привставала с места. Только убедившись, что я в
зале, Федор Михайлович принимался читать. Мои знакомые, а также