Спонсор Аркадий Сергеевич не сделал ни одного движения навстречу доктору. Этот человек явно привык, чтобы к нему кидались, причем со всех ног. Даже вальяжный Зиц-Коровин поневоле перешел на полурысцу. Правда, этот несолидный аллюр получился у Марка Донатовича не подобострастным, а этаким порывисто-энтузиастическим.
– Приветствую светило отечественной и мировой медицины, – с улыбкой протянул руку Большой Человек.
Собственно, это был не просто Большой Человек, но еще и государственный муж – Николас разглядел на пиджаке трехцветный депутатский значок, официальность которого несколько смягчалась курительной трубкой, торчавшей из нагрудного кармана.
Рост, стать, спокойный взгляд, модуляции голоса – всё свидетельствовало о крупнокалиберности Аркадия Сергеевича. Такой, наверное, и в детском саду выглядел маленьким начальником.
Сопровождали спонсора двое: паренек в бейсбольной кепке задом наперед и невысокий крепыш в черном костюме. Профессию крепыша выдал цепкий, обшаривающий взгляд, которым тот окинул Фандорина и его спутниц. Понятно – телохранитель. Нарочно, что ли, депутат такого коротышку подобрал – дабы смотреться еще величественней?
Но если это охранник, почему он стоит за спиной у мальчика? Странно.
И мальчик тоже какой-то странноватый, на головастика похож. Да нет, присмотрелся Николас – просто у него волосы убраны под шапку, оттого голова и кажется несоразмерно большой.
Марк Донатович почтительно поздоровался с депутатом, на охранника не взглянул, а подростка просто похлопал по груди – на ней красовался логотип клуба ЦСКА. Ника заметил, как по нервному лицу мальчика пробежала брезгливая гримаска.
Знак ЦСКА
О чем они между собой разговаривали, Фандорин старался не слушать – неудобно. Но кое-какие обрывки всё же долетали.
– …И головные боли как рукой снимет, – говорил Зиц, продолжая поглаживать паренька.
Тот сделал полшажка в сторону – отодвинулся.
– На ангела похож, – тихонько прошептала Николасу на ухо Саша.
– Разве ангелы болеют за ЦСКА? – пошутил Фандорин, уже знакомый с этим выражением ее лица. Когда она говорила о Господе или ангелах, брови у нее приподнимались, а в глазах появлялся мечтательный блеск.
Держался паренек совсем не по-ангельски. Доктор его о чем-то спрашивал, а он глядел в сторону, шмыгал носом, отвечал что-то сквозь зубы, нехотя.
Тем временем Аркадий Сергеевич перевел свой царственный взор на Николаса и его спутниц – удостоил заметить, по-другому этот неспешный поворот головы не назовешь.
– А, Саша, ну как дела у папы? – сказал он и – о чудо – сам двинулся в эту сторону.
– Здравствуйте, Аркадий Сергеевич. Неважно, – печально ответила девочка.
Выходит, они знакомы?
Охранник за депутатом не пошел, лишь посмотрел на Николаса еще раз – очень внимательно. Прищуренные глаза светились неистовым огнем, от которого Фандорин поежился. Такой взгляд бывает у сторожевого пса, который никогда не лает, но от которого лучше держаться подальше – накинется без предупреждения и вцепится намертво.
– Ничего, всё образуется. Главное, папа жив. А Марк Донатович его вылечит, он ведь у нас волшебник.
Обращался спонсор к девушке, но смотрел при этом на Николаса, как бы спрашивая: а ты что за фрукт, почему здесь?
Ника представился, отрекомендовался «Сашиным знакомым» – и сам на себя разозлился, что поддался властной ауре Большого Человека.
Хорошо, Валя поддержала реноме – талантливо сыграла человека свиты. Подняла руку – мол, не такая я персона, чтобы называть свое имя – и, изобразив почтительный полупоклон в сторону шефа, сказала:
– Я референт Николая Александровича.
Спонсор кивнул. Очевидно, в его кругу всякого мало-мальски приличного человека обязательно кто-нибудь сопровождал – не телохранитель, так референт или ассистент.
– Аркадий Сергеевич Сивуха, – пожал он руку Николасу. – Фамилия такая.
Донесся резкий мальчишеский голос:
– Послушайте, не трогайте меня, а?
Это мальчик в очередной раз увернулся от покровительственной длани главврача – теперь уже с нескрываемым раздражением.
– Это не то, что вы подумали, – сказал Сивуха, заметив взгляд Николаса. – Да, Олег проходит здесь курс лечения, но с психикой у него всё в порядке. Мой сын не шизофреник и не умственно отсталый. У него проблема противоположного свойства. Мальчик – гений, а это очень тяжелая нагрузка для личности.
– А-а, ваш сын – пациент доктора Зица? – протянул Фандорин. – Так вот почему вы спонсируете эту клинику.
Получилось не очень вежливо, Николас даже смутился. Но Сивуха, кажется, не обиделся.
– Да, в свое время я создал этот медицинский центр ради сына. В основе благотворительности всегда лежит личная мотивация, без этого не бывает. Вот и мне, как говорится, nihil humanum[2].
Судя по этим словам, человек он был неглупый и, похоже, с образованием – для депутата редкость.
– Папа, я устал! Можно я пойду к себе?
Оставив доктора, к ним приближался «мальчик-гений». На вид ему было лет пятнадцать, тонкий голос еще не начал ломаться.
Охранник двигался, отстав на два шага, из чего следовало, что приставлен он не к депутату, а к отпрыску.
– Вы кто? – с подростковой непосредственностью спросил отпрыск, рассматривая Николаса.
– Меня зовут Николай Александрович. А вас?
Фандорин нарочно обратился на «вы» – в переходном возрасте мальчикам очень хочется, чтобы их воспринимали как взрослых.
– Олег. Сколько вам лет?
Все-таки он совсем еще ребенок, подумал Николас и, чуть улыбнувшись, ответил.
Олег смотрел на него и молчал, в холодных голубых глазах не было ничего детского. Улыбка сама собой сползла с Никиного лица.
– Вы ошибаетесь, – задумчиво проговорил Олег. – Вам никак не больше тринадцати. Я бы дал одиннадцать-двенадцать. В общем, поздний предпубертат.
Фандорин удивился – не столько странному заявлению, сколько тому, что мальчик знает такое мудреное слово.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросил подошедший доктор Зиц.
Олег не повернул головы – он обращался исключительно к Николасу:
– Я умею видеть настоящий возраст мужчины. У женщин по-другому. Они с годами меняются. Внутренне. Сначала девочка, потом девушка, потом женщина, потом старуха. Если перевести на язык семейного позиционирования, дочь – жена – мать – бабушка. Это связано с деторождением и меноциклом.
Ника слушал с все возрастающим изумлением, а странный мальчик по-прежнему вел себя так, словно кроме них двоих здесь никого не было.
– Но мужчина запрограммирован на один возраст. И внутренне почти не изменяется. Вот папе по паспорту пятьдесят, а на самом деле двадцать пять. Он всё рвется в вожаки стаи, всё норовит побольше самок затоптать и пошире территорию пометить. Таким был, таким и останется.
Поразительно, но папу-депутата эта дефиниция нисколько не шокировала. Наоборот, он поглядел на окружающих с горделивой улыбкой – мол, видите, какой он у меня гениальный?
– Или взять вас. Вы говорите, вам сорок пять, а я вижу: предпубертат, канун полового созревания. Всё в мушкетеры тянет играть. И до самой смерти не наиграетесь. Такая уж в вас заложена программа.
А ведь маленький паршивец прав, подумалось вдруг Нике. Я в самом деле часто чувствую себя двенадцатилетним среди людей взрослых и зрелых.
– Ну, а мне сколько лет? – поинтересовался Марк Донатович.
Олег, не повернувшись, обронил: