Фабий зарычал от негодования.
— Эти глупые игры осточертели мне еще тысячи лет назад. Кем бы вы ни были, нерожденными, альдари или кем-то еще, знайте, что вы испытываете мое терпение. Признавайтесь, зачем вы заманили меня сюда? Просто чтобы излить на меня свою тарабарщину?
— Не тарабарщину, историю, историю, историю… Расскажи мне какую-нибудь историю, Фабий…
Он раздраженно мотнул головой:
— Не знаю я никаких историй.
— Ложь, ложь! Ты сплошь из них соткан, Царь Перьев, Отец Чудовищ, Повелитель Клонов и Прародитель. За каждым именем целая история. После каждой истории новое имя.
— Тогда, возможно, я просто не намерен потакать таинственному голосу. Говори ясно или не говори вовсе. — Фабий озирался, направляя свет в каждый уголок и трещину. Никакого движения, кроме частиц пыли, поднятой им самим.
— История твоя — о проклятии и спасении, о хождении взад-вперед, — пропел незримый повествователь, отчего вокс противно затрещал. — Кого спасешь, а кого убьешь?
— Только тех, кого придется, — ответил Фабий. — Лишь так я всегда и поступал. Кого придется и когда придется. Будь я верующим, я бы поклонялся богу силы обстоятельств, ведь именно обстоятельства определяют мои шаги.
Сенсоры между тем прочесали разрушенные туннели и вывели на его дисплей обновленную трехмерную карту. Поблизости от него возникли тепловые точки. Что-то приближалось.
Хирургеон встревоженно заклацал, когда что-то коснулось его руки. Фабий обернулся и Пыткой раскрошил покосившуюся колонну. Там ничего не оказалось. Лишь угасающее эхо издевательского смеха. Тогда он принялся быстро перебирать частоты датчиков в попытке изолировать сигнал, который вторгся в его эфир.
— Может, пора прекратить свой дурацкий концерт и выйти на свет? Чего тебе нужно?
Нет ответа. Визуальная передача в шлеме зарябила статикой. На мгновение ему почудилось, будто из стен и пола вытекли странные теневые силуэты, а после так же стремительно исчезли. И хотя они были бесплотны, Фабий, тем не менее, почувствовал себя в опасности.
Апотекарий согнул руку, готовясь в любое мгновение вытащить пистолет-игольник. Пар струился из разбитых труб и поднимался от плавящихся луж хладагента, заслоняя обзор впереди. Фабию показалось, что в белых клубах кто-то танцует, но, когда дымка рассеялась, выяснилось, что это была всего лишь игра света или, возможно, его собственного воспаленного воображения.
Где-то покатились камни, но на этот раз он поворачивался медленнее, контролируя инстинкт убийства. Поднял трость и ткнул ею горбуна, стремившегося застать его врасплох. Мутант, завернутый в бесформенные тряпки, пугливо отшатнулся и заскулил, а после замахал перед ним перевязанными лапами, словно умоляя о пощаде. Следом из темноты выползли новые существа. Все они тянулись к старшему апотекарию, их глаза блестели в свете его фонаря.
Фабий медленно снял шлем, и, увидев его лицо, все тут же пали ниц. Первый из мутантов полубессвязно затараторил что-то на гибридном языке, который Фабий сразу узнал и ответил на нем же. Их лепет был более чем знаком ему — сканеры выделили определенные характерные признаки среди их генетического разнообразия.
Опытным глазом он различил их ДНК-маркеры — перед ним находились мутировавшие потомки тех, кого он отобрал для себя в качестве помощников. После разрушения Града Песнопений они, очевидно, сбежали в его глубины, где веками плодились в темноте. Приученные к боли, тяготам и лишениям, они, вероятно, в каком-то смысле даже процветали здесь — но лишь некоторое время. Фабий ощущал смрад гнойных ран и слабый запах страха. Если бы прежние хозяева Гармонии вернулись, без его покровительства эти создания стали бы не более чем добычей: легионеры охотились на диких мутантов ради забавы и пропитания.
Творения апотекария схватили его за руки и потащили в боковой коридор. Какое-то мгновение он сопротивлялся, но после расслабился. Они не причинили бы ему вреда, им даже в голову это не могло прийти. Он внедрил определенные барьеры в сознание их предков — барьеры, которые передались потомкам.
Так он последовал за ними в недра подземного лабиринта, и по пути многие другие выходили из укрытий, чтобы поприветствовать его или просто изумленно поглазеть на своего творца. Скрученные лапы тянулись к складкам его кожаной накидки, перекошенные лица взирали на него в восхищении. Некоторые даже запели надломленными голосами, из-за чего по тесному коридору расходилось зловещее эхо.
— Ave Pater Mutatis, — вполголоса скандировали они, поднося к нему ревущих младенцев, словно желая получить его благословение. И он даровал им благословение, возлагая руки на извивающиеся, визжащие и плачущие комки мяса. Даже спустя столько лет здесь до сих пор поклонялись ему.