Байл взглянул на него.
— Неподалеку есть один печально известный археорынок — я, правда, забыл его название. Он находится на громадном космическом скитальце, который с незапамятных времен сливался воедино с другими ему подобными. Целые королевства простираются в его утробе, воюя и торгуя друг с другом, а также со случайными посетителями. Просто не укладывается в голове.
— Люди удивительно живучи.
Фабий улыбнулся.
— Да. Надеюсь.
— Такое впечатление, будто наше судно примкнуло к флотилии Эйдолона, — прогремел Хораг, вставая рядом с Фабием у обзорного окна. — Повсюду его воины.
После того как они оставили орбиту Гармонии, грузный апотекарий редко выбирался из своей берлоги возле отсека гидропоники. Так же, как Арриан и Скалагрим, он имел небольшую личную лабораторию, спрятанную на борту корабля, где проводил собственные исследования в одиночестве.
— Временный союз.
— Они смотрят на это таким образом?
— Как они на это смотрят, меня не волнует, — сухо ответил Фабий. — Они скоро уйдут, и мы сможем заняться более важными делами.
— Это какими?
Отец Мутантов заметно колебался. Среди консорциума он мало кому доверял по-настоящему. Определенно Арриану; Саккаре — хотя бы из-за внедренного в него предохранителя. И, возможно, Хорагу… Бывший Могильный Сторож был прилежным учеником, пусть и удручающе узкого профиля. Впрочем, в данном случае, вероятно, это был скорее плюс.
— Геносемя, — наконец выдал Фабий.
— По-моему, не особо тянет на важное занятие. Скорее на рутинное.
— Речь о чистом генном семени.
Хораг оживился.
— А вот это уже действительно любопытно. — Он подался вперед, и миазмы, просачивавшиеся через шланги и трубки его брони, запятнали обзорное окно черной плесенью. — А что взамен?
— Ничего. Нас послали его забрать.
— Ага, получается, мы мальчики на побегушках?
Фабий скривил рот в невеселой улыбке:
— Так думает Эйдолон, и я не вижу веских причин рассеивать его заблуждение. Не тогда, когда оно служит моим интересам.
— Думаете, он не учел такого сценария? Я помню, как мы с Эйдолоном охотились на сыновей Хана в годы нашей своенравной юности. Он был самым хитрым из всех.
— Потому-то Флавий и его бойцы занимают драгоценное место на моем корабле. — Фабий оперся на жезл пыток. Комок боли рос в нем с тех пор, как они покинули Гармонию. Боль была стойкой и знакомой; она стала его частью настолько, что ему почти недоставало ее, пока он кратковременно пребывал на грани между смертью и разложением. Хирургеон вопросительно зачирикал, но Фабий отверг его заботу. Он мог обходиться без помощи, по крайней мере, еще какое-то время. — Они здесь, чтобы я не сходил с пути, намеченного Эйдолоном.
Хораг хмыкнул:
— Тогда они заранее потерпели поражение, если допустить, что у них вообще были шансы.
— Действительно. Но мы сможем справиться с ними достаточно легко, когда придет время.
Фабий посмотрел на звезды, кружащиеся в море невыносимых цветов. Они напоминали булавки болезненного света, пронзающие лиловые облака газа. Далекие солнечные короны вращались, будто глаза прячущихся богов, выглядывающих сквозь дыры в покрове Вселенной. Неизвестные светила образовывали неузнаваемые, бессмысленные созвездия, которые было трудно воспринять даже с его сверхчеловеческим зрением.
— Красиво, по-своему.
— И я всегда думал так же. — Хораг посмотрел на него сверху вниз. — Так что вы планируете сделать с генным семенем?
Фабий взглянул на него.
— А ты как думаешь? Использую его по назначению, само собой.
— Для чего?
Фабий опешил.
— Пока не придумал. Но лучше пусть оно будет в моих руках, нежели Эйдолон растратит его на мелочные войны.
— Отличное дышло бы подношение, решись вы на него. Таким подарком можно заслужить благосклонность богов, кто бы ни принес его им. Меньшие люди рассчитывали бы на вознесение за такую добычу.
Фабий фыркнул:
— Я не тороплюсь умирать, Хораг. Ведь вознесение — не что иное, как смерть. Смерть самоидентичности, свободной воли…
Он подумал о том, что сказал Саккара, но тут же прогнал это воспоминание. В холодном свете дня оно казалось сущей ерундой.
— То, что не мертво, сопротивляется вечно, — буркнул Хораг, словно прочитав его мысли. — Или, по крайней мере, так сыновья Лоргара имеют обыкновение говорить по набожности своей.
— Бесконечные распри наверняка кого-то прельстят, но у меня есть высшая цель, — надменно произнес Фабий. — И она куда важнее, чем расположение любого воображаемого божества.