Дмитрий кое-как поднялся на четвереньки, потом, держась рукой за стену, встал на ноги. Сильно тошнило. Каждый вдох отдавался болью во всем теле. Окружающая действительность приобрела размытые очертания. Совин, с трудом передвигая ноги, поднимался по лестнице. И черной завистью завидовал героям боевиков и триллеров. Еще бы! Их так бьют, а они находят в себе силы вставать и последним ударом отправлять на тот свет главных злодеев. А потом красиво идти в сторону восходящего (вариант — заходящего) солнца…
Ключ с трудом нашел замочную скважину, рука с трудом этот ключ повернула, и Дмитрий практически ввалился в прихожую. Кое-как запер дверь. Прислонясь к ней побитой спиной, медленно разделся, бросив одежду на пол. Прошлёпал босыми ногами в ванную и встал под душ. Сначала горячий, потом — нанедолго — холодный. Снова горячий.
С трудом перелез через бортик ванны, кое-как промокнул полотенцем капли воды. Критически посмотрел на побитое тело.
И серьёзно обиделся.
Совин очень серьёзно обиделся. Во-первых, получил в морду. Во-вторых, без достаточных на то оснований, потому что от дела уже отказался. Оправдывало неизвестных «друзей» только то, что они об отказе знать не могли. Оттого, наверное, и устроили эту «дружескую» встречу.
Обиделся Совин и на себя. Потому что не смог посопротивляться даже для виду.
И снова Дмитрий вернулся к проблеме, которую обдумывал прошедшим вечером. То есть: что делать дальше со своим самодеятельным расследованием.
Совин терпеть не мог принуждения. И в случае, когда считал себя правым, мог пойти на конфликт с кем угодно, с начальником любого ранга. Вплоть до увольнения с работы. Понятно, не начальника.
Здесь случай иной. Речь шла не о работе. Но принцип был тем же — принуждение. Причем в особо грубой форме…
Сорокатрёхлетний Дмитрий Совин был человеком общительным. Родился и прожил пятнадцать лет на севере, в городе Котласе Архангельской области. Позже отца перевели работать в Москву. Здесь Дима закончил школу, учился в институте, менял места работы, увлекался многими вещами и друзей имел множество. Пути друзей то сходились, то расходились. Но они друг друга из виду не теряли. Встречались нечасто, но то и дело перезванивались, вместе отмечали праздники, ездили на рыбалку, иной раз собирались в какой-нибудь кафешке, чтобы просто посидеть, поболтать о том, о сём.
Жизнь в период начала строительства капитализма перевернула все. Кто подался в бизнес, кто — в бандиты, кто — в политику, кто — в правоохранительные органы. И везде друзья и знакомые Совина занимали не последние посты — в возрасте «за сорок» каждый уже заработал себе положение. Шла нормальная смена поколений — уходили старики, на их место приходили те, кто помоложе. Сейчас было время совинского поколения. Так что в случае неприятностей Совину всегда было к кому обратиться. Иной раз и обращался, но старался делать это пореже. Похоже, что сейчас настал ещё один «иной раз»…
Дмитрий выключил чайник, налил себе чаю. Поднялся, доковылял до ванной, снова критически осмотрел лицо. Постоял, раздумывая, и произнес: «Ну, гады, коли вы так, я вас достану!» Наверняка кому-то в этот момент икнулось…
Особенностью характера Совина было то, что он редко отступался от принятых решений.
Чай — и спать. Побитые мышцы просили отдыха.
Вечер шестой
СУББОТА, 9 МАЯ
Вопрос. Почему его били? Хотя это не вопрос. В подъезде ему на него ответили «по-дружески» чётко и недвусмысленно. Не следует интересоваться гибелью Марины Снегиревой.
Но почему не следует? Что стоит за гибелью Снегиревой?
Почему она погибла? Или поставим вопрос по-другому. Что знала в своем провинциальном Владимире скромная и безобидная женщина такого, из-за чего её убили?
Ещё вопрос. Кто сбросил в Москву информацию о том, что некто интересуется историей Марины Снегиревой?
«Я даже простейшими навыками следователя не владею. И куда меня понесло? — с тоской подумал Совин. — Ладно, вспомним прочитанные детективы и опробуем метод исключения…»
Так кто сбросил в Москву информацию о том, что некий Совин интересуется Снегиревой?
Не двоюродная сестра Марининой мамы. Не соседи. Не журналистка Гаврилина. Не коллеги с владимирской радиостанции. Все эти люди к деньгам, которые делались на имени Марины Снегиревой, не имели ровным счётом никакого отношения. И к её гибели тоже. А вот некий адвокат Сергеев имел некий интерес. Хотя бы потому, что защищал водителя машины, убившей Марину.
Значит, адвокат… Во всяком случае, пока больше никто не просматривался.
Отсюда следовало, что следовало поинтересоваться водителем.
«Шикарный каламбурчик!» — вслух съязвил Совин, закуривая.
На вполне мирной кухне перед вполне мирной кружкой чая Совин обдумывал далеко не мирные вопросы.
Практически весь день он провалялся в постели — болело лицо, болело всё тело. Смотрел телевизор, переключаясь с канала на канал, изучал стихи Снегиревой. И думал.
Не проходила обида за получение легких телесных повреждений. Пугало чувство опасности. И было интересно: как будто он читал детектив и ждал разгадки, которая, как известно, всегда бывает в конце. Заставляло задуматься только то, что в детективах, как правило, наличествовал хэппи-энд — счастливый конец. Жизнь была сложнее. И насчет хэппи-эндов в ней не всегда ладилось, ой не всегда…
Вечер седьмой
ВОСКРЕСЕНЬЕ, 10 МАЯ
Сумерки заползали в окно рабочего кабинета Совина. Мягко светился экран компьютера, мурлыкал радиоприемник, настроенный на волну родной станции. Дымилась чашка кофе, поскольку чай в закромах кабинета рекламной службы закончился аккурат перед праздниками.
Последний нерабочий день был весьма продуктивным. И вечером Дмитрий пошел не домой — откровенно говоря, было страшно, — а на работу.
Съел разогретую в редакционной микровол-новке пиццу, заварил кофе и сидел перед своим компьютером — он называл это «сидеть на машине».
Открыл текстовый редактор, создал свою папку, запрятал ее в недра машины среди других, служебных, файлов. Назвал папку так, чтобы никто и не подумал, что в ней хранится информация, да еще защитился паролем от любопытствующих, если вдруг таковые появятся.
И сейчас делал записи. Позже все записи он скопирует на дискету и перетащит их на винчестер своего домашнего компьютера. А записи из домашнего компьютера скопирует на свой рабочий. Никогда не помешает иметь лишнюю копию своих рабочих материалов. Мало ли что…
Хорошие они ребята — эти старушки. С раннего утра сидят себе на лавочке. Общаются. И рады поговорить с любым, лишь бы поговорить. И на любую тему.
На лавочке перед подъездом дома, в котором жил якобы владимирский бизнесмен Олег, а на самом деле коммерсант из Москвы Владимир Борисович Глебов, сидели как раз такие старушки. Не сильно доброжелательные, но словоохотливые. Да и ладно. Совину детей с ними не крестить.
Стандартный ход, известный, наверное, с тех самых пор, как человек научился говорить: Дмитрий назвался приятелем Глебова, забывшим номер квартиры, долго охал по поводу постигшего друга юности несчастья и выяснил, что тот сейчас в больнице (это через полгода-то после аварии!), а жена дома.
Такой же способ, поднявшись в искомую квартиру, использовал и с женой Глебова. Судя по красивому, но жесткому лицу женщины, судьба супруга ее не очень интересовала. Разговаривала она нехорошо, торопилась скорее закончить, однако адрес больницы дала и попрощалась.
Совин поехал в больницу…
Да, это не была больница для богатых. Скорее наоборот. И палата не радовала чистотой и порядком. Хотя в ней лежал только один человек.