Здесь он сумеет завершить третью часть «Удэге» — и критика признает ее лучшей книгой 1935 года.
Фадеев был одинок, вдохновенен, задумчив. «Как порою грустно мне было! Залив замерз. Метель мела… Я много гулял один и жил, можно сказать, воспоминаниями».
Но не только. Он загадочно напишет потом: «Было у меня за это время неизбежно много случайного и просто нехорошего. И в этом смысле Дальний Восток, вновь раскрыв мою душу к добру и разбередив в ней самое чистое, молодое, не принес мне, однако, счастья и даже избавления от многого дурного в самом себе».
С Океанской Фадеев порой ходил во Владивосток пешком — за 19 километров. Город не сильно изменился по сравнению с революционными временами: «Я застал его почти таким же, каким покинул». Это был еще старый Владивосток — изобилующий корейцами и китайцами, со знаменитыми притонами «Миллионки»… Много раз Фадеев ходил мимо домика на Набережной, где когда-то встречался с Асей. «Я подолгу стоял возле него, — над этим обрывом, над этим заливом, с которыми тоже так много связано в моей душе, и мне жалко было уходить». Фадеев чувствовал, что он снова влюблен в Асю, которую не видел много лет. Но Колесникова в эти годы была далеко от Приморья. Вот еще один неслучившийся вариант фадеевской судьбы: остаться в Приморье, встретиться с Асей… Как бы тогда сложилась его жизнь?[260]
В какой-то момент горсовет выделил Фадееву по его просьбе и городскую квартиру, что опять-таки говорит о том, что он хотел надолго задержаться во Владивостоке. По данным писателей Бытового и Кучерявенко, квартира располагалась на Суханова — рядом с бывшим коммерческим училищем. «Он то давал свое согласие остаться здесь на жительство, то, ссылаясь на дела в Москве, обещал бывать на Дальнем Востоке наездами», — пишет Бытовой.
У Фадеева — грандиозные творческие планы. Он записывает темы для целой грозди рассказов. Напишутся только «Землетрясение» и «О бедности и богатстве», остальные так и останутся идеями: «Оксун непобедимая» (на биробиджанском материале — история любви еврея Яслы и кореянки Оксун). «Муха» — о жене командира погранзаставы. «Любовь» — о муже, строящем дорогу в тайге, и жене, пролетающей над ним на аэроплане. «Дезертиры» — о крупном работнике, бегущем «с Дальнего Востока в Россию», и его сыне-комсомольце, бегущем, напротив, из центра на Дальний Восток. О Билле Хейвуде — американском профсоюзном лидере. О метеорологической станции и снежном обвале… Фадеев делает записи о приморской весне, багульнике, местных деревьях. Ставит себе задачу изучить парусные, моторные и паровые суда, рыболовные снасти, вождение и устройство автомашины, авиацию, колхозное дело и сельхозтехнику, рубку леса и лесосплав, езду на собаках…
Потом появятся наброски к драме «Маленький человек», замыслы рассказов «Выкуп» и «Невысказанные чувства».
Еще позже, в 1946-м, он напишет, что в планах — россыпь рассказов: «Суровые времена» (о Тряпицыне), «Четыре тысячи двести над уровнем моря», «Дурные поступки», «Гусар», «Мой отец», «За здоровье того, кто в пути» (с отсылкой, естественно, к Джеку Лондону), «Игорь и я» (о Сибирцеве), «Окно в историю», «На берегу лазурного моря», «Да святится имя твое»…
Хотел написать книгу о войне, но уже осенью 1946 года сказал: «Мне уже вряд ли удастся написать книгу о воине Красной Армии… Передо мной стоит задача — показать современную колхозную деревню». И этого не успеет.
«Невысказанные чувства», именно…
От общественной работы — не убежать. Фадеев выступает в Хабаровске перед литераторами и учеными, делает доклад «Съезд советских писателей и социалистическая культура», выступает в клубе штаба ОКДВА, у рабочих авторемзавода… Отдохнуть, уединиться надолго ему бы просто не дали, да и сам он не мог отлынивать, но все-таки по сравнению с Москвой было куда спокойнее. «Я очень боюсь московской суеты и склок», — писал он в это время.
Неразумно было бы дальневосточникам не подключать столь сильную фигуру к решению проблем региона — и Фадеева активно использовали как лоббиста. Он вникал в проблемы рыбного хозяйства, посевной, лесозаготовок… Позже, в 1940-х и 1950-х, несколько раз избирался депутатом Верховного Совета СССР и РСФСР от Оренбургской (Чкаловской) и Калининской областей. Но сам всегда считал себя депутатом от родного Дальнего Востока — шефствовал над Чугуевкой, Комсомольском, в 1946 году обратился к Ворошилову с просьбой установить персональную пенсию в размере 1200 рублей вдове Константина Суханова.
260
И еще одно размышление гипотетического толка: ведь мог он дожить и до перестройки. Вдова писателя Ангелина Степанова, будучи всего на четыре года младше Фадеева, дожила до 2000 года. Или взять старших товарищей по революции: Губельман дожил до 1968-го, Ильюхов — до 1976-го, Никифоров — до 1974-го, Секретарева — до 1977-го, Головнина — до 1990-го…