Потом советские самолеты летят бомбить Японию — согласно известному лозунгу «Малой кровью на чужой территории». В кабине бомбардировщика сидит Бен Ды-Бу и поет «Интернационал». Сильная сцена, своего рода прото-Хиросима — разве что обошлось без ядерных бомб.
Главного героя в романе нет: «И — встали все».
В финале японские военнопленные строят еще один город под Владивостоком и стремительно перековываются.
Так Павленко — и не он один — видел сценарий грядущей войны. Реальность оказалась другой: полыхнуло не на востоке, а на западе, и куда страшнее, и воевать пришлось на своей земле, совсем не малой кровью…
Но тут хочется подчеркнуть вот что: литература Второй мировой войны появилась в СССР еще до ее начала. Война уже была в эфире, и писатели выхватывали ее из воздуха, торопливо фиксируя на бумаге.
Осенью 1933 года в Хабаровске учреждается дальневосточный литературный «толстяк» — журнал (первоначально альманах) «На рубеже»[268]. Первым редактором стал Шацкий. Среди рубрик — «За колхозные поля», «На шахтах, стройках, промыслах», «Оборона границ»… В ряде источников говорится, что Фадеев участвовал в учреждении журнала и даже придумал ему название[269].
В марте 1934 года Фадеев рецензирует первый номер альманаха в «Правде», отметив, в частности, стихи Э. Казакевича о труде евреев-переселенцев. Сетует, что изданию не хватает размаха: не отражены строительство БАМа, Комсомольска, добыча железных руд и угля, проблема рабочих рук и заселения края… В 1934-м альманах преобразован в журнал, а в начале 1935 года, когда Фадеев снова находился на Дальнем Востоке, его вводят в редколлегию и вскоре назначают редактором.
Офис — в Хабаровске, рукописи привозят Фадееву во Владивосток, и он работает с ними — причем работает серьезно, не как свадебный генерал. Привлекает к сотрудничеству маститых авторов: Павленко, Далецкого, Сельвинского, Луговского, Фраермана, Лидина, Т. Борисова, М. Зингера. Печатается сам, поддерживает молодежь, правит, советует… Редактором он числился до 1936-го или даже 1937 года[270], помогал журналу и позже.
Для Фадеева поездки в Приморье были попыткой вторично войти в улахинскую воду.
После возвращения с Дальнего Востока он едет в Чехословакию, в Крым, в Абхазию. В декабре 1935 года пишет Либединскому: «Я, персонально, в конце февраля собираюсь уже отбыть на Дальний Восток…» Не вышло. В 1936-м скажет, что собирается на Дальний Восток в начале следующего года; опять не выйдет.
В 1951-м обещал Асе Колесниковой приехать в гости, формально — для работы над «Удэге». Не случилось. Придумал новый повод: для «Черной металлургии» ему совершенно необходимо ознакомиться с предприятиями Комсомольска-на-Амуре. Но в Комсомольске предприятия оказались не те; в итоге поехал в Магнитогорск.
Фадеев был обречен на невозвращение в Приморье, как Шукшин не вернулся на Алтай.
На Дальний Восток Фадеев особенно стремился тогда, когда в жизни что-то не удавалось. Со временем не удавалось все больше и больше, но в свой потерянный рай, на свою Итаку он так и не вернется — разве что в тех самых письмах Асе, в главах «Удэге», между строк «Молодой гвардии»… Владивостокская бухта Улисс осталась без своего Одиссея.
В 1949 году он доберется до Харбина — только что учреждена КНР, Фадеев возглавляет советскую делегацию. В голове у него — одна мысль: «Подумать только — от Харбина всего лишь часов 12 езды до Ворошилова[271], а от Ворошилова 4–5 до Спасска!»
В августе 1951 года Фадеев пишет Асе: «Мне так безумно хочется в Приморье!.. Не для того, чтобы уйти от настоящего, не для того, чтобы отдохнуть от бурь жизни, а просто для того, чтобы еще лучше осознать свой путь жизни и почерпнуть из прошлого — молодости, веры, бодрых сил и чистоты душевной».
В 1952-м, ей же: «Как бы я хотел повидать тебя и такие родные, родные для меня места!.. Я боюсь того, что если я не сумею этого сделать теперь, то мне уже никогда не удастся этого сделать».
В 1953-м: «Если дадут мне полный творческий отпуск… не сомневаюсь, что поездка моя на родину осуществится непременно», «Тянет меня, неудержимо тянет побывать в родных местах, тем более тянет, чем старше я становлюсь!», «На Дальний Восток я обязательно поеду, — отпуск творческий, кажется, мне дадут».
1955-й, Темнову: «Как бесконечно тянет меня снова побывать в Приморье!.. Дальний Восток у меня в крови с детства».
16 марта 1956 года, последнее письмо Асе: «Меня и вправду очень потянуло на „родину“. Я ведь всегда вспоминаю и мечтаю о ней… Иной раз я испытываю просто тоску по Дальнему Востоку. И все-таки мне невозможно сейчас поехать». Хотел закончить «Металлургию», а потом снова взяться за «Удэге»: «И вот тогда-то поеду! Поеду надолго, сознавая, что мне как писателю, приближающемуся к 60-ти, „в самый раз“ заняться темами, связанными с моим прошлым. Они также могут быть оснащены современным материалом, но уже более автобиографически окрашены. Эти темы всегда подспудно живут во мне и просятся наружу. В сущности, я так мало написал в своей жизни!»
269
В 1926–1945 годах по ту сторону границы, в еще полурусском Харбине, издавался почти тезка — журнал «Рубеж».
270
Судьбы редакторов «На рубеже» нередко складывались трагично: Шацкого расстреляют, Фадеев застрелится, его преемник Михаил Алексеев тоже покончит с собой.