…На пристани пахло рыбой, мазутом, апельсинами, водорослями, опием… Суда приходили со всех стран света, украшенные пестрыми разноцветными флагами».
Фадеевы-дети жили у своих родственников Сибирцевых. Это была незаурядная семья. Мария Владимировна — тетка Саши Фадеева — все силы отдавала созданной ею прогимназии (учебное заведение, соответствовавшее современной неполной средней школе), в которой учились преимущественно дети малообеспеченных родителей. Ее муж Михаил Яковлевич преподавал в мужской гимназии, а свободное от службы время посвящал руководству любительским драматическим коллективом в Народном доме, читал лекции для рабочих. Внук декабриста по материнской линии, М. Я. Сибирцев в молодости был участником народовольческих кружков, подвергался преследованиям полиции, из-за этого ему с трудом удалось закончить Петербургский университет.
«…С фамилией Сибирцевых, — писал Фадеев, — связана целая эпоха борьбы за советский Дальний Восток. Сама Мария Владимировна Сибирцева была в свое время педагогом, большевичкой. Опа — мать двух сыновей-героев. Одного из них, Всеволода, сожгли вместе с Лазо в паровозной топке японцы, другой застрелился, чтобы не сдаться белым в боях под Хабаровском…»
В доме Сибирцевых собиралась молодежь — гимназисты, студенты — товарищи двоюродных братьев Фадеева, Всеволода и Игоря. Здесь звучали стихи Пушкина и Некрасова, а потом и Маяковского, «Путешествие из Петербурга в Москву» Александра Радищева проецировалось на сибирский «путь кандальный», революционеры-демократы были близкими по духу людьми (они, кстати, походили и обликом и характером на их родителей), и жизнь этих героев считалась достойной подражания.
Юный Фадеев впервые узнал от братьев Сибирцевых о том, как в 1906 году Владивосток целую неделю был городом-республикой — находился в руках восставших солдат и матросов, под знаменем свободы. И о том, как осенью 1907 года восстала команда миноносца «Скорый», словно через всю страну откликнувшись на зов отважных матросов с «Потемкина».
Даже много лет спустя Фадеев будет с удовольствием вспоминать тот бодрый, здоровый климат, что утвердился в доме Сибирцевых. «Святейшая ханжа» — дидактика нс знала адреса этого дома. Также исключались здесь и благостные картинки: родитель говорит, а ребенок слушает.
Тон всему задавала хозяйка дома Мария Владимировна. Ее педагогический стиль был необычен тем, что она воспитывала словно бы без всяких усилий. Дисциплина и воля, привычно враждующие в юных душах, в характерах братьев Сибирцевых жили чаще всего в дружбе, согласии. Нет сомнения в том, что Мария Владимировна Сибирцева была незаурядным педагогом своего времени. Свобода и воля в поступках братьев, да еще и поощряемая Марией Владимировной, Саше поначалу казалась чем-то невероятным, странным. У них дома все строилось на послушании, причем беспрекословном. Авторитет матери был непререкаем, и никому из детей не приходило в голову не только ослушаться ее, но даже спорить с нею.
А здесь, у Сибирцевых, — полная открытость, будни, похожие на какую-то веселую и умную игру, в атмосфере кажущейся вседозволенности, анархии.
Видя, скажем, унылый вид сына, неохотно собирающегося в гимназию, Мария Владимировна говорила:
— Ты чего приуныл, Игорь? Не хочется в гимназию? Не ходи. Я ж тебя не заставляю, чего же ты мучаешь себя. Надо делать только то, что хочешь. Хочешь быть разбойником — разбойничай, воровать — воруй. Свобода — главное в жизни. Я думаю, это ты усвоил. Или нет?
Сама же она стояла перед «свободным человеком» по-утреннему свежая, деловитая, тем самым перечеркивая всем своим видом любые рецидивы разгильдяйства и лени.
Сыновья быстро взрослели и нравственно, и физически. Оригинальная, свободная педагогика творила из них людей бесстрашных, честных, верных общественному долгу и совести.
Вот в какую атмосферу попал юный Фадеев. А плюс ко всему книги. Много книг. Целая библиотека. Поначалу «диковатому», скрытному таежному мальчишке именно книги из этой библиотеки пришли на выручку, стали надежными друзьями. «Эти никогда не оскорбят, не обидят и с ними ничего не страшно». Так, наверное, он мог думать тогда, потому что щупленького «зверька» из тайги «городские» ребята вначале не приняли, не играли с ним, обижали, о чем каким-то образом узнала мать, Антонина Владимировна. Встревожилась. Но скоро все пошло на лад. Добрый сын решил успокоить мать. Стараясь изо всех сил, «создал» красочный рисунок, изображающий пасхальный стол (письмо отправлялось на пасху), а на оборотной стороне написал: «Дорогая мама, прости, что я тебе долго не писал. Я посылаю эту открытку тебе, чтобы ты посмотрела, как я уже умею рисовать. Городские стали со мной мириться, и мне приходится лучше. Как поживают ты, Боря и Володя? Нас распустят, должно быть, 13 мая. До свидания. Целую тебя крепко. Саша».
Пораженный миром книжных приключений, Саша сочинил и свою первую «индейскую» повесть «Апачи и кумачи», страшно обрадовав этим свою старшую сестру Таню и ее подруг. Девочки читали повествование и были от него в восторге. Похвалы вскружили голову десятилетнему «вундеркинду». Вскоре он дебютировал и как поэт, сочинив шуточную поэму о каком-то трусливом Ильюше. Как нередко бывает, полный текст «произведения» исчез, а сохранился, даже дожив до серьезного фадеевского архива, лишь отрывок. Вот он:
Однако за чтением — жадным, запоем — настоящих книг юное дарование вскоре поостыло к собственному сочинительству. Вполне возможно, что даже в малые лета, будучи серьезным человеком, Саша устыдился своих опытов. Но мечта о творчестве, глубоко упрятанная, скрытая, как чудесная тайна, теперь уже жила в нем и тревожила его неотступно.
Одновременно все больше и больше им стала овладевать другая страсть, которую пока обозначим вольными, романтическими словами — борьба за свободу. Опять же в том «повинны» Сибирцевы.
…Бунтарский дух в семье Сибирцевых обосновался надолго, прочно. «Когда был убит Столыпин, — писал Фадеев, — состоялась в гимназии панихида. Когда поют «Вечная память», полагается всем падать на колени. Игорь, который находился в младшем классе, рассказывал: «…пели вечную память, мы встали на колени, но увидели волнение, замешательство. Я невольно повернулся и увидел четырех гимназистов из старшего класса, которые стояли как дубы, и с ужасом узнал среди них своего брата.
Это было очень громкое дело, по которому из гимназии исключили двух-трех человек… Мария Владимировна Сибирцева, как местная старожилка, чрезвычайно энергичная женщина, лично знавшая генерал-губернатора Гандати… смогла попасть на прием к Гандати. Она, очевидно, выпросила, чтобы ее сына не исключали и дали кончить гимназию».
Саша любил Сибирцевых нежной любовью. Мария Владимировна, оценивая его способности, как вспоминают Друзья Фадеева, предсказывала ему большое будущее. Правда, не писателя, а ученого-экономиста или государственного деятеля.
Неудивительно, что впоследствии он писал «…я воспитан в этой семье не в меньшей мере, чем в своей собственной семье».
Учился Саша прилежно, и науки давались ему легко. После четвертого класса получил наградной лист.