«И воспылает гнев Господа на вас, и заключит Он небеса, и не будет дождя, и земля не даст своего урожая, и вы исчезнете вскоре с доброй земли, которую Господь даёт вам», – повторяют слова молитвы старики из богадельни Гирша Фельдмана и тоже смотрят в окно на улицу.
Видят, как перед их домом останавливается высокий господин в черном кожаном пальто. Губы его двигаются, и видно, что он разговаривает сам с собой, но разобрать, о чем говорит, совершенно невозможно. Какое-то время он стоит в нерешительности, затем подходит к двери, берется за медную ручку, уже готов повернуть ее, но все-таки не решается это сделать.
Теснясь вокруг подоконников, на улицу выходят всего лишь три окна, старики наблюдают за происходящим.
А тем временем господин, словно бы наконец приняв решение, прячет руки в карманы пальто, резко разворачивается и уходит по улице.
И тогда один из стариков, похожий на пророка Иезекииля таким, каким он изображен на потолке Сикстинской капеллы, сообщает, что это был известный писатель Антон Павлович Чехов.
По богадельне разносится вздох изумления.
Из воспоминаний Фаины Георгиевны Раневской (Фанни Гиршевны Фельдман): «Я стою в детской на подоконнике и смотрю в окно дома напротив. Нас разделяет узкая улица, и потому мне хорошо видно все, что там происходит. Там танцуют, смеются, визжат. Это бал в офицерском собрании. Мне семь лет, я не знаю слов “пошлость” и “мещанство”, но мне очень не нравится все, что вижу на втором этаже в окне дома напротив. Я не буду, когда вырасту, взвизгивать, обмахиваться носовым платком или веером, так хохотать и гримасничать!.. Там чужие, они мне не нравятся, но я смотрю на них с интересом. Потом офицеры и их дамы уехали, и в доме напротив поселилась учительница географии – толстая важная старуха, у которой я училась, поступив в гимназию. Она ставила мне двойки и выгоняла из класса, презирая меня за невежество в области географии. В ее окно я не смотрела, там не было ничего интересного».
Стало быть, это интересное надо был придумать, поверить в него и стать его частью.
Когда улица пустела, то девочка расставляла на подоконнике своих кукол, и тут же возникала иллюзия, что они самостоятельно двигаются на фоне раскачивающихся на ветру деревьев, хлопающих ставень, проезжающих тарантасов и двуколок, а также учительницы географии, почему-то всегда воровато пробиравшейся вдоль палисадника своего дома.
Представление на подоконнике могло длиться сколь угодно долго, например, вплоть до наступления сумерек или до того момента, когда фонарщик зажигал на улице газовые фонари, что означало – спектакль окончен. И тогда Фаина выводила участников представления – а это чаще всего был «Петрушка» – на поклон, после чего воображаемый занавес опускался.
В 1900-м году в семье Фельдманов случилось горе – умер трехлетний Лазарь.
По иудейской традиции все зеркала в доме были завешены плотной тканью, чтобы скорбящий не мог отвлекаться от молитвы, наблюдая свое отражение, а также не мог помышлять при этом, что поклоняется сам себе.
Но ничего этого девочка не знала – или знала и специально делала наперекор.
Из воспоминаний Фанни Фельдман: «Когда-то после смерти брата я повернулась к зеркалу, чтобы увидеть, какая я в слезах. И почувствовала себя актрисой».
То есть увидела себя другой, не такой, к какой привыкли все и, самое главное, уже привыкла и она сама. Ведь знала про себя нечто таинственное, страшное, но боялась поверить в эту тайну. Тем более что кругом только и звучало: «нет никакой тайны, ты обычная девочка из еврейской семьи, твой путь и судьба предопределены поколениями и поколениями, из рода в род, из колена в колено».
И вот теперь смотрела на себя зареванную в зеркало и не узнавала себя – темные круги под глазами, тонкая худая шея, толстые некрасивые губы, взлохмаченные волосы.
При приближении шагов кого-то из домочадцев, разумеется, тут же завешивала зеркало, как бы пряталась за этим ипровизированным занавесом.
Интересно, что впервые в театре Фаина оказалась вместе с родителями на опере Верстовского «Аскольдова могила», написанной по мотивам романа директора московских императорских театров, «русского Вальтера Скотта» Михаила Николаевича Загоскина.
Действо произвело на девочку жуткое впечатление – голосящие отроки и княжеские ключники, ведьмы и варяжские скальды, ратники и рыбаки, нянюшки и молодые киевлянки важно расхаживали по сцене, надували щеки, супились лбами и угрожали накладными бровями. Все это было просто невыносимо, но, когда после окончания спектакля исполнители вышли на аплодисменты, в том числе и убиенные герои, и начали кланяться, с Фанни случилась истерика.