Но с годами я не забыла ничего из того, что родилось в те слезные ночи. И иногда из меня выскакивают эти «домашние заготовки» по различным поводам. А вы считаете их афоризмами, родившимися в один момент. Может, и в момент, но когда он был и какими муками сопровождалось рождение, никто, кроме меня, не знает.
Что удивляло меня всегда, так это то, что дразнящим меня все обидные словечки и выражения давались легко. Они буквально на лету придумывали смешные считалочки, стихи и просто фразы, которые били точно в цель, заставляя окружающих смеяться надо мной, а меня — горько плакать. Мне же приходилось долго и трудно шевелить мозгами, чтобы выдавить из себя хоть что-либо. Такое впечатление, что я всю жизнь страдаю запором мысли. Понимание многих вещей доходит до меня с изрядным опозданием.
Помнится, учительница вручила мне медаль с надписью «Лень — мать всех пороков». Это было что-то вроде дурацкого колпака, медаль нужно было носить, чтобы все знали — обладатель ее ленив и нерадив в учебе. Я носила медаль с гордостью, потому что считала ее чем-то вроде награды за героизм. Ну да ежедневное посещение гимназии и было героизмом с моей стороны. Естественно, видя мою гордость медалью, окружающие смеялись надо мной еще больше. Интересно, что сейчас иногда пишут, будто эта медаль была вручена в качестве поощрения. Мол, учительница пожалела ребенка, которого все дразнили. Хотелось бы мне знать, кому таким образом пытаются сделать комплимент — мне или учительнице?
Частенько, вспоминая по ночам свою детскую глупость, я до сих пор плачу от стыда. Такие воспоминания не смешны, а болезненны. От них хочется спрятаться.
Так что с гимназией ничего не вышло. Я так плакала, так умоляла родителей избавить меня от этой пытки, а учителя были столь категоричны в своем мнении о моих способностях, точнее, об их полном отсутствии, что из гимназии меня забрали. Образование я получала дома, ведь дочь Гирша Фельдмана не могла остаться неграмотной недоучкой.
Домоводство и иностранные языки, немного математики, которую я все равно не могла осилить, география… В общем, стандартный набор наук, которые по представлению моего отца полагалось изучить девушке из хорошей семьи. Самое обидное, что родители не слишком интересовались моей учебой. Отец обеспечил наличие преподавателей, исправно оплачивал их титанический труд, но результат его не особенно волновал. Иногда я думаю, что прояви родители больше интереса к моим успехам и неудачам, я училась бы с большим рвением.
А может, и не училась бы. Это сейчас девушка может стать кем угодно. Хоть трактористкой, хоть академиком. А в то время… Ну, могла пойти в гувернантки. Но это же невозможно! Дочь Гирша Фельдмана — в гувернантки! Да и не так уж я любила детей… Что еще? Сестрой милосердия… Одно время меня привлекала эта мысль. Я представляла себя на поле боя рядом с раненым, который стонет: «Сестра, воды… воды…» Но для такой работы я была слишком чувствительна. Ведь далеко не все больные, нуждающиеся в уходе, милые и симпатичные люди. У сестер милосердия должны быть ослиное терпение и чувствительность носорога. Это только кажется, что они такие воздушные и нежные. У меня не было ни терпения, ни носорожьей шкуры.
Знаете, у нас была собака с дивным ароматным именем Букет. Она так пахла! Нет… она воняла. Я забиралась к ней в будку, гладила, обнимала, но запах раздражал. Хотя я изо всех сил делала вид, что он мне совершенно не мешает. Честно признаться, я терпела эту вонь только потому, что Букет никогда не заявлял, что я некрасива или глупа. И мое заикание не вызывало у него смеха. Он любил меня, и я была готова простить его отвратительный запах. Но больные редко любят сестер милосердия, а пахнут зачастую еще хуже Букета.
Да, я знаю, и в те времена женщины работали. Но — какие женщины? Только низшие классы! Работа от нищеты, а не ради самоудовлетворения, самореализации. Прачки, горничные, уборщицы, продавщицы в модных магазинах… Правда, в продавщицы нужно было еще пробиться. В общем, работа унизительная и мало оплачиваемая. И потом, стирать тоже нужно уметь. А что умела я? Вышивать крестиком, да еще и кривобоким… Девушек моего круга воспитывали совершенно не приспособленными к жизни. Собственно говоря, наша приспособленность выражалась лишь в умении удачно выйти замуж, а все практические вопросы должен был решать муж.