Было ли это именно то самое зернышко и та самая царапинка?
Одно могу сказать: никакой подмены я не заметил. Факир не уходил с террасы, и я не спускал с него глаз. Приходя сюда, он не знал, что именно потребую я от него. Спрятать какое-нибудь растение под своей одеждой он не мог уже потому, что ее на нем почти и не было, да и, во всяком случае, как он мог предвидеть, что я из массы, разнообразных зерен остановлюсь на нем.
Один Амуду мог принести несколько разных молодых растений и их семян и передать их факиру, а тот в свою очередь удивительно ловко подменил все это под самым моим носом.
Но, повторяю, я не в состоянии допустить мысли, что мой нубиец, при его презрении к желтой расе, мог бы сойтись с одним из этих желтых, чтобы надуть меня.
И все-таки виденное мною было так странно, и я не могу ничем объяснить его.
Есть случаи, когда разум положительно отказывается дать себе ясный отчет в чем-нибудь, так было и теперь со мной.
Насладившись несколько минут моим недоумением, факир сказал мне с нескрываемой гордостью:
— Если бы я продолжал мои ментрамы, то через восемь дней на растении уже были бы цветы, а через две недели и плоды.
Вспомнив рассказы миссионера Гука, а также и то, что мне приходилось видеть раньше, я отвечал с улыбкой:
— Факир ошибается!
— Объяснись.
— То есть его сила не так велика, как он воображает.
— У него столько силы, сколько духи ниспошлют ее ему.
— Я видел факиров могущественнее тебя. Они заставляли растение вырасти и дать плоды в продолжение двух часов.
Говоря это, я едва не рассмеялся. Факир снисходительно улыбнулся и ответил мне высокопарным тоном:
— Это ты ошибаешься, факиры были здесь ни при чем, но Питри захотели этого и принесли дерево с плодами. Я показал тебе явление моментального произрастания, но даже чистый флюид, направляемый духами Питри, не может произвести в один день все фазы произрастания, т. е. рождение, цветение и плодоношение…
— Знаешь, я не нахожу, чтобы одно из них сделать было труднее, нежели другое, раз уже духи пришли, да и к тому же при желании…
Но я не стал продолжать в этом тоне, не желая обижать человека, будь он престидижитатор или иллюминат, но, во всяком случае, относившегося ко мне с искренним расположением.
Приблизился час омовений, и, уходя, факир обещал вернуться к десяти часам вечера.
Вся ночь должна быть посвящена явлениям теней.
Мне все же хотелось подыскать объяснение описанного явления.
Многие, жившие в Индии, знают, что там существует несколько огородных растений, которые, будучи посажены на заре в рыхлую и сырую почву, под влиянием здешнего солнца, которое делает чудеса, всходят около полудня, а к шести часам вечера, т. е. к закату, они уже достигают нескольких сантиметров.
С одной стороны кажется, будто бы и чудо, а с другой стороны будто бы и изумительно ловкая проделка.
Совершив свои вечерние омовения и подкрепившись пищей, Кавиндасами тихо вошел ко мне в назначенный час.
Сначала я ограничусь тем, что дам точный отчет о той удивительной ночи, мельчайшие подробности которой я вряд ли когда забуду.
— Разве факир не чувствует себя утомленным после трех недель поста и молитвы? — спросил я, дружески кланяясь малабарцу.
— Тело факира никогда не устает.
— Но ведь ты, как и другие люди, подвержен обычному течению жизни.
— Тело повинуется факиру, а не факир требованиям тела.
— Ты меня удивляешь! Ведь бываешь же ты голоден, как же тогда…
— Для служителей Питри не существуют ни голод, ни жажда.
— О, я знаю, что вы способны выдержать очень долгий пост.
— Тело — раб… Оно должно повиноваться… Однако, я к твоим услугам.
— И я готов, факир, — отвечал я.
Перед тем, как войти ко мне, очарователь снял с себя «лангути», небольшой кусок полотна, который он носил в виде повязки вокруг бедер, и который заменял ему всю одежду, и положил его на верхнюю ступеньку лестницы. На веранду он взошел совсем голым, лишь держа посох о семи коленах.
— Ничто нечистое не должно касаться тела вызывателя, если он хочет быть в полном общении с духами, — сказал мне Кавиндасами.
Мою спальную комнату, выходящую на террасу, и самую террасу я запер со всех сторон, так что проникнуть сюда никто не мог.
С потолка спускались на бронзовых цепях лампы в виде шаров молочного цвета, так что свет проникал во все уголки, позволяя читать даже самую мелкую печать. В каждом индусском доме можно встретить небольшие медные жаровни, на которых постоянно лежат тлеющие угли. Время от времени на них бросают кусочки душистого порошка, в состав которого входят сандал, корень ириса, ладан и мирра.
Факир поставил такую жаровню посреди террасы, а рядом с ней медное блюдо, полное душистого порошка, и опустился возле на пол в своей излюбленной позе.
Скрестив руки на груди, он затянул на каком-то совершенно неведомом языке не то заклинания, не то какие-то магические формулы.
Когда факир умолк, то, опершись правою рукою на свой посох, левую крепко прижал к сердцу и замер. Я уже думал, что он, как и днем, впадет в каталепсию, но время от времени он отнимал руку от сердца и сильно потирал ею лоб, как бы желая облегчить пассами работу мозга.
Вдруг я не удержался и вздрогнул… Легкое фосфоресцирующее облачко заклубилось предо мной, и внутри его я мог различить очертания нескольких рук, через несколько минут некоторые из них потеряли свою прозрачность и стали почти настоящего телесного цвета, а другие еще более светились, одни давали от себя тень, а другие были так прозрачны, что я видел насквозь те предметы, которые были позади их, я насчитал около шестнадцати рук.
— Можно ли мне дотронуться до них, — спросил я факира, но не успел еще окончить вопроса, как одна из рук отделилась от облака и, точно порхая в воздухе, приблизилась к моей протянутой руке. Я пожал ее, и в моей руке очутилась мягкая, нежная, маленькая, как у женщины рука.
— Дух здесь, хотя тебе видна лишь одна рука его, — проговорил Кавиндасами, — и ты можешь, если хочешь, заговорить с ним.
— А ответит ли он мне?
— Попробуй.
Улыбаясь, я попросил, чтобы дух обладательницы этой прелестной ручки оставил мне что-нибудь на память.
Немедленно я почувствовал, как рука шевельнулась в моей и, выскользнув, понеслась к букету цветов, из которого выдернула бутон розы и, уронив его к моим ногам, исчезла.
Около двух часов продолжалось загадочное явление… Таинственные руки то гладили меня по лицу, то обвивали веером, то рассыпали дождем цветы, то чертили в воздухе огненными буквами слова и даже целые фразы, которые тотчас же таяли.
«Дивьявапур гатва».
Что по-санскритски значит: «я принял флюидическое тело».
Некоторые слова так поразили меня, что я наскоро записывал их карандашом.
«Атманам крейяза йочатас. Дехаз сьявиспоканат».
Т. е. «ты достигнешь счастья, сбросив твою тленную оболочку». В это время точно молнии бороздили воздух в обеих комнатах.
Мало-помалу руки стали как бы таять, а с ними исчезло и облачко. На том месте, где исчезла последняя рука, мы нашли венок из желтых иммортелей с резким запахом, какие обыкновенно употребляются индусами при всех церемониях.
Я описываю все это, как оно было на самом деле, воздерживаясь от всяких комментариев, которые я выскажу впоследствии.
Все, что я могу подтвердить, — так это, что двери обеих комнат были заперты, что ключи от них лежали у меня в кармане и что факир не сдвинулся ни на мгновение с места.
За этим явлением последовали два, еще более замечательные.
Кавиндасами проговорил новое заклинание, и над курительницей, которую я, по просьбе его, все время поддерживал, появилось другое облако. Оно походило на первое, но было плотнее его и почти молочного цвета. Мало-помалу оно начало принимать человеческую форму, и я различил в ней облик коленопреклоненного старого брамина. На челе он носил знаки, посвященные Вишну. Тройной шнур, знак священного сана, обвивал его тело.
Он поднял руки над головой, как бы в экстазе молитвы, и губы еще шевелились, как бы шепча священные слова. Вдруг он протянул руку к порошку, лежавшему на подносе и, взяв щепоть, бросил его на уголья.