– Ну как?
Директор при этом выхватил губернаторское пальто из рук его пресс-секретаря и услужливо поднес его к спине губернатора, а тот, принимая услугу как должное, заметил глубокомысленно:
– Да-а, не любят в нашем театре своего губернатора.
После чего директор немедленно подписал приказ о закрытии спектакля.
Главный режиссер, который ревниво относился к постановкам приглашенного им же столичного режиссера, то есть Кацнеленбогена, с директором согласился, а труппу это решение возмутило, и некоторые из них, включая Маргариту Максимовну, подали заявления об уходе. Маргариту Максимовну больше всего обидело, что директор не попытался удержать ее, единственную в театре народную СССР, а сразу подписал заявление, и так она стала бывшей актрисой и неработающей пенсионеркой. Теперь театр, который когда-то считала родным, она обходила стороной, другие театры тоже не посещала, удовлетворялась Интернетом и телевизионными шоу, но все, что видела, ей не нравилось. Тем не менее, смотрела, возмущалась, иногда писала в Останкино сердитые отклики на передачи из жизни «звезд», упрекая ведущих в пошлости, бездарности и безграмотности, в том, что к месту и не к месту употребляют дурацкие слова вроде супер, круто, волнительно и прикольно, говорят «одеть» вместо «надеть», двое человек вместо два человека, а с числительными вытворяют такое, что язык можно сломать. «Господа грамотеи, – писала она. – Вы уже сколько лет живете во втором тысячелетии, не пора ли в конце концов понять, что нельзя говорить «в двухтысяче первом году» или «в двухтысячно десятом». Да вам всем надо устроить экзамен по русскому языку и каждого второго выгнать к чертовой матери».
Подруга и единственная из оставшихся ровесниц Маргариты, Ангелина Ивановна Симакова, тоже бывшая актриса, тоже народная, но не СССР, а РФ, ругала ее, как могла:
– Да зачем ты смотришь этот зомбоящик? Это же сплошная дрянь, пошлятина, гадость. Ты ж только себе настроение портишь. Это все отрицательные эмоции.
– Лучше отрицательные, чем никакие, – отвечала Маргарита Максимовна. – Эмоции надо тренировать, как мускулы. А если будешь оберегать себя от волнений, заживо загниешь.
Сын Алеша тоже выговаривал ей, что слишком много смотрит телевизор, и, чтобы отвлечь, прислал последнюю версию айпада. Внучка Алена научила, как им пользоваться.
Маргарита Максимовна думала, что никогда этих премудростей не освоит, но, к своему удивлению, со всем справилась, научилась выходить в Интернет, смотреть видео в Ютюбе, общаться с сыном по скайпу и не только читать всякие блоги, твитты и инстаграмы, но и писать их и посещать разные сайты под ником «Starukha Izergil». Тут она совсем распоясалась, участвовала в жарких политических дискуссиях, в которых иногда такое писала, что сама холодела от ужаса. Помнила времена, когда даже не за столь обидные для власти высказывания можно было навсегда пропасть в лагерях. Сочиняя очередную филиппику, она проговаривала ее вслух и поглядывала на Мурзика. Она утверждала, что он все понимает и если жмурится, то одобряет, а если отводит глаза в сторону, значит, нет.
Первый раз она вышла замуж в девятнадцать лет, еще будучи студенткой театрального училища. Валерий Привалов был молодым летчиком-истребителем, только что окончившим Чугуевское летное училище, ходил в форме, которая тогда еще прельщала многих девушек. Но для нее все-таки главное было то, что сам он был из интеллигентной семьи, начитанный, веселый, остроумный и музыкальный. Играл на любом музыкальном инструменте, который попадал ему в руки. От балалайки до пианино и аккордеона, трофейного, привезенного когда-то его отцом из Германии. У Валерия был абсолютный музыкальный слух, но он бросил всерьез заниматься музыкой еще в детстве, потому что еще тогда «заболел небом». Но с аккордеоном не расставался и на офицерских вечеринках охотно наигрывал что-нибудь популярное вроде вальса «Амурские волны» и песенку, посвященную болезни, поражавшей летчиков от перегрузок, неизменных при выполнении фигур высшего пилотажа: «На побывку едет летчик молодой. Грудь его в медалях, в жопе геморрой». Будучи уже классным летчиком, Валерий каждый полет воспринимал как очередную порцию счастья, которое – так он объяснял Маргарите – можно сравнить только с чувством, которое испытываешь от близости с ней. Она его спрашивала, а что будет, если когда-нибудь по каким-то причинам ты не сможешь больше летать. Если не смогу летать или быть с тобой, тогда я просто застрелюсь, говорил он.