Эчеверриа в поэме «Пленница» воссоздал индивидуальность природы Аргентины — образ пампы, но в ней он не увидел человека; Альберди в своих первых опытах — «Описательные заметки о Тукумане» (1834) — изучал обычаи в связи с природой, средой, но то были лишь робкие наметки; Хуан Мариа Гутьеррес был одним из первых, кто в романтически-колористическом ключе обратился к фигуре гаучо, странствующего в пампе на своем коне, но его гаучо декоративен, он — не настоящий. Сармьенто первым и целенаправленно поставит вопрос о национальном типе человека, обнаружит его в гаучо, а в гаучо... «варвара».
К этому он движется, усваивая и осмысливая такие положения и категории философско-исторической мысли того времени, как воздействие среды и расово-этнического фактора на «характер» народов, на их общественную жизнь и историю (идеи Гердера, воспринятые через сочинения Кузена, Жуффруа и др.); «социальная война» (В. Кузен); «великий», «репрезентативный» человек как высшее воплощение смысла и содержания истории (идея Гегеля, воспринятая через В. Кузена); наконец, обобщающая антиномия, на которой строится все здание «Факундо», — история как борьба взаимоисключающих сил «варварства» и «цивилизации».
Часто утверждается, что антиномия «варварство-цивилизация» была почерпнута Сармьенто из творчества Фенимора Купера, действие романов которого происходит на так называемом американском «фронтире», где идет борьба англосаксов с индейцами. Но очевидно, что Ф. Купер повлиял скорее на конкретное изображение сценария действия: пампа, опасности, «дикари»... В принципе же идею «варварского» состояния аргентинской нации сформулировал еще Э. Эчеверриа, и фигурирует она в «Социалистическом учении», где говорится об «эмбриональном периоде» формирования собственной культуры. Но у Сармьенто эта антиномия обретает еще более широкий размах и уходит своими корнями к культур-философской мысли Просвещения (прежде всего к Монтескье), к обширному пласту французской литературы XVIII в. на темы путешествий в страны «дикарей» и «варваров» и одновременно к собственно испанской и испаноамериканской культуре колониального периода вплоть до XVI в., когда происходят открытие и конкиста Америки.
Тогда, в XVI в., вспыхивает первая полемика о сущности открытого Нового Света и его населения — люди они, «нелюди» или «варвары», и если «варвары», то какой «степени»[476]. Идея «варварства» индейцев, которой противостояли гуманисты того времени во главе с Б. де лас Касасом, выдающимся защитником индейцев, служит оправданием колониального «протектората» Испании над ними. Вторая полемика на тему о сущности Нового Света и его населения, уже не только индейцев, но и метисов и самих креолов, начинается во второй половине XVIII в. и растягивается вплоть до начала Войны за независимость. Во втором туре полемики идеям о «варварстве» населения Нового Света противостоит уже зреющее самосознание испаноамериканцев. О том, что Сармьенто был прекрасно ориентирован в этих перипетиях духовно-интеллектуальной истории Испанской Америки, говорит его статья «О колониальной системе испанцев», где он вспоминает эти споры и присоединяется к стороне, утверждающей «варварскую» и враждебную цивилизации природу индейцев. Прямая противоположность филоиндейским настроениям поколения Майской революции, поколения утопистов! Только теперь понятием «варварство» охватываются и испанцы, отсталый и «варварский» народ Европы. Одним словом, Сармьенто связывает старинную концепцию «варварство-цивилизация» с современными идеями о воздействии расово-этнического и природного начала на сущность человека, народа и превращает ее в метод системного мироосмысления с позиций идеала европейско-буржуазного прогресса. Всему этому кругу представлений, категорий, положений и предстояло соединиться в таком жанре, который охватил бы все стороны действительности, вместил бы все способы изъяснения изучаемого мира, но из побуждений не чисто научных, философских или художественных, а глубоко практических.
Напомним: трибуна и амвон, речь и проповедь... Объединяющим началом всего круга задач и идей стало открытие Сармьенто схемы своего жанра, в котором реализуется он как личность, как трибун и как пророк, — ее он обнаружил в биографии. Очевидно, что идея биографии связана у Сармьенто с мыслью о необходимости изучения и воплощения индивидуальности нации через судьбы «великих», «репрезентативных» людей. «Биография человека, который сыграл великую роль в свою эпоху и в жизни страны, — это резюме современной ему истории, освещенное живыми красками, которые отражают национальные обычаи и привычки, господствующие идеи, тенденции развития цивилизации и то специальное направление, что способен придать гений великих людей всему обществу»[477] — так он пишет в 1842 г. в очерке «О биографиях». Однако интерес Сармьенто к биографии, как и важнейшие особенности «Факундо», невозможно понять, не осознав особого, глубоко личностного отношения его к данному жанру. Не обладай он неистовым персонализмом, мощно выраженной индивидуальностью, не вдумывайся он со страстным напряжением в самого себя и в свою судьбу, в которую он неистово верил, не обратился бы он к этой форме. Ведь Сармьенто, в сущности, всю жизнь писал именно биографии и автобиографии. И сколько глубоко символической последовательности в том, что уже впоследствии в автобиографических «Воспоминаниях о провинции» Сармьенто, осмысливая свое детство, укажет, что первыми книгами, которые он прочитал, были биографии Цицерона и Франклина — великого оратора, выступающего на форуме, и великого реформатора, пророка, строителя новой нации. Сармьенто «чувствовал себя Франклином»[478], мечтал быть им. Судья истории и политик, у которого вслед за словом — действие...
476
См.: История литератур Латинской Америки. Кн. первая: От древнейших времен до начала Войны за независимость. М., 1985.