Я высморкалась в платок и кивнула.
— Итак, не хочешь ли рассказать, что сделали мои мягкие игрушки, чтобы заставить тебя плакать? — спросила Рианнон.
Я снова повернулась к кровати и осторожно положила Скуталу рядом с… её друзьями.
— Я… ты ведь знаешь, кто такие Меткоискатели, верно? — спросила я, и моя нижняя губа задрожала.
Рианнон кивнула.
— Да. Очень важные кобылы. Они изо всех сил старались остановить то безумие, которое в итоге спалило весь мир. Насколько я понимаю, только одна из них дожила до конца войны?
Я кивнула, чувствуя, как на глаза снова наворачиваются слёзы.
— Я… просто посмотрела на Эпплблум и Свити Белль, а у меня… а у меня всё это время была Скуталу, и я просто… она так долго была разлучена со своими друзьями, что я… я…
Я потеряла дар речи, почувствовав, как слёзы полились на пол.
— Ты не хотела разлучать их, верно? — спросила Рианнон, садясь на кровать. Она похлопала рядом с собой.
Я кивнула, придвигаясь поближе к её боку, сминая аккуратно застеленное одеяло. Я собрала всех трёх плюшевых пони в копыта и крепко сжала их. Я не могла заставить свой язык работать — он был тяжёлым как свинец.
Рианнон легла поперёк кровати, чтобы быть на уровне моих глаз.
— Я не могу не задаться вопросом: это всё ведь не только потому что ты сопереживаешь им, — спросила она, изогнув бровь,— а потому что тоже чувствуешь себя немного одинокой?
Я жалобно шмыгнула носом и кивнула.
Правда заключалась в том, что у меня болело всё тело, и мне казалось, что всё, что случилось в Рыжем Лесу, было моей виной. Бабблгам почти погиб. Блэкджек в коме. Паддл… я даже не знаю, что за херня произошла с Паддл. Разве после этого я всё ещё заслуживала своих друзей? Может… может быть, я должна оставаться одна. Все, с кем я пытаюсь подружиться, в итоге лишь страдают, и я вместе с ними.
Рианнон терпеливо ждала меня. Чтоб её! Она ждала, пока я высморкаюсь, сглотну и снова попытаюсь заставить свой язык двигаться.
— Да… — наконец сказала я после нескольких минут борьбы со своим упрямым языком. — Я… — я неопределённо взмахнула крылом над кроватью. — Всё!
Рианнон удивила меня тихим смешком. Я посмотрела на неё с некоторой обидой — мне казалось, она смеётся надо мной. Но она замахала копытом.
— Извини, Треноди. Я смеюсь не над тобой. Ты просто… очень лаконично описала то, что чувствуешь, не использовав при этом слов. Это забавно, но я понимаю, как больно это для тебя, чувствовать вес мира на своей спине, — сказала она, глядя вниз на три игрушки в моих копытах. — Я говорила с Сэнделвуд и Хартшайн. Я хотела, чтобы ты пожила со мной, чтобы у тебя было время поплакать, прочувствовать свои собственные эмоции и… если понадобится, сказать, что проблема — это "всё", как ты только что сделала.
Я зарылась лицом в гриву Скуталу, пытаясь скрыть слёзы. Казалось неправильным, что ко мне относятся как-то по особому, но в то же время… столько внимания от Рианнон… У меня не было слов, но какая-то маленькая часть меня знала, что я нуждаюсь в этом, независимо от того, заслуживаю или нет. И пока часть моего сердца бичевала себя за то, что приняла её доброту, я посмотрела в красивые голубые глаза пятнистой кобылы и позволила себе на мгновение расслабиться. Даже если это было всего лишь мгновение.
Она улыбнулась в ответ.
— Вот и отлично, но нам придётся поработать, чтобы заставить тебя говорить, — сказала она, слегка проведя копытом по моей гриве.
Я не знала, как она это делала, но чувствовала, что её прикосновение было с одной стороны ощутимым, а с другой не настолько сильным, чтобы это заставило меня взбрыкнуть в моём привычном "о богини, я ненавижу, когда меня трогают" стиле. Этого было достаточно, чтобы немного успокоить маленькую, тихо кричащую, жаждущую прикосновений часть меня.
— Как долго ты боролась с тем, что не можешь говорить, Треноди? И я не имею в виду трёп по мелочам, а настоящий разговор. О тебе, о том, что ты чувствуешь и чего хочешь, — спросила Рианнон, вставая с кровати.
Я неохотно поставила игрушки на пол, обдумывая ответ.
— Ну… почти всю жизнь? — призналась я. — Я… не очень хорошо умею выражать свои мысли.
Рианнон поморщилась. Это было лишь лёгкое напряжение вокруг её глаз, но я заметила его.
— Понятно, — тихо сказала она. — Ну, видимо, это останется тем, с чем ты будешь бороться всю оставшуюся жизнь. Я знаю, что это больно, не быть в состоянии полностью высказать своё мнение, когда хочешь.