– Я не отпущу тебя никогда, слышишь?! Никогда! Ты и только ты нужна мне больше воздуха, дороже состояния, – шептал, покрывая яростными быстрыми поцелуями ее лоб, скулы, шею. – Ты – мое наваждение, мой морок, чертовски долгий сон, от которого нет спасения. Мой яд!
Мои руки уже вовсю блуждали по телу герцогини, освобождая ее от халата и шали, распуская завязки платья, пока не добрались до горячего женского тела.
Слишком маленькая, миниатюрная для такого огромного меня. Не сдержался, скомкал юбки домашнего платья, подтянув их практически до талии, чуть наклонился и, подхватив под шикарные бедра, приподнял девушку, чтобы нам обоим стало удобно. Одновременно с первым прикосновением к голой коже, мы оба испустили протяжный стон. Платье Оливии соскользнуло с плеч, открывая моему взору два полушария столь вожделенной груди, к которой я и припал, будто к живительному источнику.
– Адриан! – простонала она, запуская тонкие пальчики в мою шевелюру и сжимая их там в кулачки. – Да-а-а! – пропела музыкой для моих ушей, едва я поймал налитую соком вишенку в рот.
Обвила мою талию ногами, плотно сжав их за спиной и помогая удерживать себя на весу.
О боги! Ни одна женщина на свете не сравнится по сладости с этой скромницей. Целуя Оливию, я осознал, что никакая другая меня больше не интересует. Только она. Всегда. Всюду!
— Ты сводишь меня с ума! – прорычал, терзая ее плоть.
Возможно, на белоснежной девичьей коже останутся следы нашего безумства. Ну и пусть. Они станут красноречивым свидетельством обоюдного желания и страсти. Не больше, ни меньше.
— Герцог, умоляю, не на-а-адо! – взмолилась Оливия, когда я нашел для ее божественных ягодиц удобное местечко, усадив на поставец * с неширокой поверхностью для письма.
Но я не слушал. Мне нужны были руки, чтобы ласкать самую прекрасную женщину везде, где только заблагорассудится. А чтобы она не сопротивлялась, решил подкинуть в топку нашей страсти дров, накрыв коралловые губки жадным поцелуем.
— Ах! – вот и весь ответ.
Оливия, вдовствующая герцогиня Салазар
Меня снесло волной ранее невиданных ощущений, водоворот захватил и закружил, напрочь лишая разума, стыда, чести. Как иначе можно было объяснить всё то, что я позволила Адриану сотворить с собой.
Осознала себя сидящей с широко расставленными ногами на теплой деревянной поверхности, и обнимающей полуголого мужчину.
— Герцог, умоляю, не на-а-адо! — попыталась остановить это безумие, но он не внял моим мольбам.
Вместо этого герцог Салазар накрыл мои губы яростным поцелуем, одновременно что-то делая со своим одеянием в области моего паха.
— Ах! — простонала я от случайного прикосновения к внутренней поверхности бедер.
Одновременно по телу пронеслась волна возбуждения такой силы, что я готова была заскулить. Даже, кажется, прикусила Адриану губу. Ещё в детстве я ухитрилась подсмотреть, а после и выпытать, чем это таким занималась моя служанка с помощником конюха на заднем дворе возле сеновала. Эти знания были запрещены для аристократок, но мне было двенадцать, и я отличалась крайней степенью любопытства и упрямства. Тогда-то Хелена, пав жертвой жестокого шантажа, и объяснила мне что к чему. После замужества я как могла, пользовалась ее наукой, оказавшись невостребованной в постели у собственного мужа. Но никогда я не ощущала подобного тому, что вызвало мимолетное прикосновение мужчины. Адриан же не остановился на достигнутом. Справившись со своей одеждой, он взялся и за мою, полностью лишив меня последней.
Лишь теперь, оказавшись абсолютно обнаженной перед посторонним мужчиной, еще и плотно прижатой к нему, осознала, к чему привело мое молчаливое согласие.
— Нет! Ну нет же! — забилась в сильных руках, но вместо свободы лишь усугубила свое положение, неаккуратно соскользнув со столешницы и оказавшись прижатой к мужскому естеству.
— Оливия? — прохрипел Адриан, превозмогая желание, которое плескалось в его глазах. — Что случилось?!
— Я не… не могу… нельзя… — шептала я, пряча от него взгляд и понимая, что заливалась краской.
— Что нельзя? Чего ты не можешь? Я же уже всё сказал! Я люблю тебя и не позволю никому другому…
— Я невинна! — прошипела, пытаясь оттолкнуть, но добилась лишь прямо противоположного.
Герцог прижал меня к себе так сильно, что, казалось, еще немного и мои кости сломаются.
— Дурочка! Разве это причина?! Обещаю, я сделаю всё аккуратно, — его губы опять отправились в путешествие по моему лицу, тогда как руки чуть подправили мое местоположение и принялись изучать те места, о которых в приличном обществе и заикаться-то было стыдно.
— Нет! Нет! Я… Я… Я боюсь! Не надо! Это неправильно! Уж лучше идите развлекаться в дом терпимости! Зачем вам я? Отпустите, умоляю! — я взывала к его разуму, хотя сама при этом дрожала от прикосновений и ластилась, как кошка, требующая ласки.
— Сколько же ерунды живет в твоей маленькой головке, девочка моя, — рассмеялся герцог, снял меня со столешницы и, не разжимая объятий и ни на секунду не переставая ласкать, перенес на кровать.
— Здесь нам будет гораздо удобнее, малышка. Твои окна достаточно высоко, чтобы быть уверенным, что никто ничего не увидит. А дверь я запер изнутри, так что можешь не опасаться. Если так уж страшно, возьми подушку и спрячь под нее свое лицо. Но не вздумай мне мешать, поняла?! Это важно как для меня, так и для тебя самой! — предупредил Адриан, опуская меня на постель.
Я задрожала от контраста, когда разгоряченного тела коснулись прохладные простыни.
— Адр…
— Тс-с-с, девочка моя! — прервал он меня, накрывая своим телом. — Тише. Всё будет хорошо!
И не соврал. Горячие губы постепенно спускались всё ниже, оставляя за собой огненные следы, я металась по постели, не переставая стонать, ведь герцог знал толк в доставлении удовольствия женщине. В какой-то момент всё вокруг померкло, сузившись лишь до нас двоих, до его горячего дыхания, до столь умелого языка, который он применял по назначению, ранее мне совершенно неизвестному, до нежных пальцев, что распаляли во мне адское пламя.