Вот тогда-то меня и осенила идея. Первоначально поверенный дядюшки со мной и разговаривать не хотел, но после долгих уговоров и серьёзных финансовых “благодарностей”, согласился в день оглашения завещания утаить от вдовы, что замок, в котором она проживает, принадлежит теперь ей. Правда, Фарц объявит девушке это через месяц. Но за это время, надеюсь, я успею выжить строптивицу из столь вожделенного имущества и подсунуть ей отказ от наследства.
Вторым попустительством со стороны пожилого человека было согласие на объявление условия о замужестве. Мне претила мысль тридцать дней лицезреть постную мину страдающей красотки. Ну уж нет, или она уберётся поскорее из моей жизни, или…
Я боялся сорваться. Если Оливия не испытывала ко мне ответных чувств, а, судя по её горю и возмущению, так и было, то может обратиться к властям в случае домогательства. От них ничего хорошего я не ждал. Всем известно о двуличности королевских ищеек. С одной стороны, они успешно закрывали глаза на мелкие, и не очень, нарушения за солидные гонорары. С другой, если поступало прямое заявление, рыли землю так, что мертвецам становилось тошно.
Но какова! Не побоялась выступить против! Честь она, видите ли, защищать вздумала! Да что она о ней знает?! Жалкая девчонка из обедневшего рода, на которую обратил внимание богатый старик. О чём думали её родители? Правильно, о деньгах! Значит, и она такая же! Вот только что-то глубоко внутри меня самого было не согласно с таким определением.
Оливия виделась то роковой красоткой, доконавшей старика, который из-за нее хотел оставаться в седле, то нежным созданием, всегда заботившимся о нуждах Аластара, зачастую напоминая его сиделку, а не супругу. Как могла молодая женщина добровольно связать свою жизнь с семидесятилетним стариком и поставить на себе крест в интимной жизни? Я никак не мог поверить, что это было возможно. То, как она легко выходила из себя, стоило задеть, как ярилась, как сверкали гневом глаза, раздувались крылья носа, и тело вытягивалось в напряжённую струну готового к атаке хищника… Да она просто обязана была оказаться невероятно страстной любовницей, и я хотел её.
Ну вот, опять!
Со злости пнул песок, по которому прогуливался, вернее, метался, как тигр в клетке. Неожиданно вверх поднялось и разлетелось в разные стороны много камней. Замок?! Я в ярости ухитрился сломать чей-то замок из песка. Какая ирония!
Срочно нужно было охладить свой пыл. Вода — вот самый подходящий для этого вариант. Не заботясь особо о чистоте, быстро разделся.
Прохладные волны дарили именно то, что я сейчас хотел. Нежность и ласку стихии. Лёг на воду и поплыл на спине. Изредка слишком высокая волна перекатывалась через меня. И тогда по моей обнаженной разгоряченной груди пробегал ручеёк. Такими же, я уверен, были бы и руки вдовствующей герцогини. И после она бы обязательно спустилась ниже, возбуждая во мне…
Чуть не ушёл под воду, потеряв контроль. Да что же это такое?! Почему мысли постоянно возвращаются к этой ведьме?! И обязательно в весьма недвусмысленном ключе?! Кажется, я загнал сам себя в угол с этим завещанием. Жаждая получить всё и выкинуть Оливию на обочину жизни, наказывая её за свои желания, я открыл себе путь на костёр.
А что, если вот прямо сейчас вернуться в замок, найти герцогиню и во всём признаться?!
“А может, сделать ей предложение руки и сердца?! – ехидно ответил внутренний голос. – Оно нам надо? От таких женщин не гуляют. Хочешь подобно старику запереть себя в четырех стенах?!”
Не хотел. Отказываться от своего образа жизни я еще не был готов.
Тогда дом терпимости. Или замок. Всегда находилась жаждущая ласки пара-тройка служанок, которые рассчитывали на золотую монету или особые условия труда.
Я знал привычку горничных в доме дядюшки заниматься уборкой после того, как господа уйдут к себе. Так что план казался мне легкоосуществимым. Было в этом нечто щекочущее нервы и дарящее удовлетворение.
5
Оливия, вдовствующая герцогиня Салазар
— И не уговаривай, я никуда не пойду! — решительно отрезала я, с ужасом взирая на Медису. — Ты забыла, что я совершенно лишена собственных средств, а есть с руки нового герцога ниже моего достоинства? Сомневаюсь, что госпожа Ноита занимается благотворительностью.
— Ой, какие глупости ты говоришь, — отмахнулась госпожа Лафт, тряхнув кудряшками. — Ради лучшей подруги я готова пожертвовать столь смехотворной суммой. Ну, подумаешь, не куплю себе эклеров на полдник. Поверь, моя шикарная фигура от этого не пострадает! Хотя нет, непременно куплю и поделюсь с тобой.
Подобного оптимизма я не испытывала. Наконец я выбралась из Золотого утеса в городской особняк, которым мы с мужем почти не пользовались. Он редко бывал на заседаниях Совета, но я старалась всегда составить ему компанию в столице, чтобы повидать подруг и скоротать вечера за игрой в карты или шахматы. Вот это были прекрасные дни, когда мне не приходилось ни о чем заботиться, а я была окружена любовью и теплом.
— Охотно верю, — печально вздохнула я, понурив голову.
— В таком случае поехали!
Спорить с Медисой было бесполезно. Если она что-то решила, то проще было остановить грядущий конец света, чем ее.
Молодая женщина махнула рукой, подавая знак своему кучеру, что мы готовы отправляться в путь. Черный с золотыми гербами экипаж подъехал, сверкая лакированной поверхностью на солнце так сильно, что начало слепить глаза.
Через полчаса мы прибыли в место назначения. В центре фешенебельного района, у самого парка, находился салон госпожи Ноиты. Не было никаких вывесок или иных опознавательных знаков, но весь бомонд готов был выстроиться в очередь ради одного лишь сеанса у нее. Разумеется, в просторном светлом холле стояли слуги, а не их хозяева, чтобы записаться на прием. А в гостиной раздавали эклеры и круассаны с чаем, чтобы ожидание для тех, кто отважился лично прибыть, не было слишком утомительным.