У него были свои, особенные отношения с детьми. Со стороны он мог показаться чрезмерно суровым, даже деспотичным. Всю жизнь детей он подчинил жестокому регламенту серьезной учебы, и когда Эраст чуть ли не на втором курсе университета женился, он надолго прекратил с ним всякую переписку, а жену его, которую прекрасно знал еще девочкой и против дружбы сына с которой ничего не имел в Верном, так и не простил.
Он не баловал детей родительскими ласками, но они навсегда запомнили те немногие вечера, что он провел с ними у открытой дверцы жарко гудящей печи, отбрасывающей красные, золотые сполохи по стенам их скромно обставленной гостиной, где, впрочем, помимо дешевеньких венских стульев да такого же непрезентабельного стола, находилось фортепиано, выписанное из далекой Германии. Чего другого, подчас самого необходимого, у них в доме могло и не быть, но фортепиано было. По семейным преданиям, Федор Владимирович дважды заказывал этот редкий по тем временам для Верного музыкальный инструмент. Но в первый раз фортепиано доехало только до брода через Чу, где и было утоплено при переправе. И тогда заказ был сделан снова.
У Поярковых была прекрасная библиотека. Может, не по количеству томов, но уж по значимости — определенно, собирал-то ее Федор Владимирович! Он привозил их из своих редких поездок в большие города, задерживаясь, высылал их почтой, сопровождая обстоятельным письмом, опять-таки, прежде всего по поводу книг. Тут он времени не жалел. Тут он проявлял заботливость, столь же настойчивую, с какой чадолюбивый, в житейском смысле, родитель подкладывает своему любимцу лучший кусок.
«Обегал в Москве пять магазинов, нашел в шестом, — писал Федор Владимирович Эрасту по поводу купленной им «Истории русской критики…» В этой книге масса фактов, выхваченных прямо из горнила литературы. По-видимому, факты переданы верно, а также и освещены правильно. Личность Белинского выступает в колоссальном свете, а также и Добролюбова… Наперед говорю, что ты будешь читать и перечитывать, переживать…»
В конце письма — приписка: «Поклон Мише Фрунзе». Нет, он видел не только своих детей, он не с меньшим уважением относился и к товарищам сына, видя в каждом из них не просто мальчишку, которого в порядке расположения можно даже потрепать по плечу, — он видел в каждом из них личность, он словно предвидел, какие нелегкие дороги им предстоят. «Поклон Мише Фрунзе». Не всякий отец в переписке с сыном просит передать поклон его товарищу. Но, наверное, и товарищу «не всякому», а сыну Василия Фрунзе, пишпекского фельдшера, которого Федор Владимирович так глубоко уважал и при жизни, и после кончины, когда Василий Михайлович, «разбитый нравственно и разоренный материально, переживая страшные душевные муки… умер одиноким, — вдали от родных и немногих добрых знакомых».
У младших Поярковых не было той казачьей вольницы, того бездумного, веселого праздношатания, чем были заполнены дни многих их сверстников, — такой свободы у них не было.
Но отец, не колеблясь, разрешает сыну не пикник, не увеселительную прогулку, а целое путешествие по Тянь-Шаню, и вот восьмиклассники верненской гимназии отправляются в странствие по Киргизии, начав его 29 мая и завершив… 6 августа! Ребята преодолели десятки горных рек, уходящие за облака перевалы, они собрали около семисот видов растений, которые и по сей день представляют флору киргизского высокогорья в коллекциях ленинградского Ботанического сада. Продумал и организовал это сложное и по нынешним временам путешествие, конечно же, Федор Владимирович, позаботившись даже о печатных этикетках для ботанических и энтомологических сборов. Он очень серьезно относился к будущему своего старшего сына. «Я лично предназначал его к ученой карьере, мое душевное желание было видеть его ученым». С таким же душевным желанием были связаны его думы и о младших детях, тем более о младших, которым суждено было взрослеть уже без него.