Она всегда с особым удовольствием расписывала обереги для кроватей и детских колыбелей, а иногда и для простых спальных лавок, если заказчики были небогаты. Правда, Мелания таких не любила, но смотрела сквозь пальцы, считая, что на них хотя бы можно набивать руку. И всегда поручала эти заказы именно Дане — однажды та даже украсила заговоренными узорами деревянную лохань для вечернего омовения, которую взяла большая семья. Дети там часто хворали, и художница надеялась, что вода из зачарованного сосуда смоет с них все скверное.
А больше всего она любила изделия для новобрачных, которые родня прикрепляла к ложу с пожеланием сытой жизни и рождения здоровых детей. Правда, Дану при этом слегка щемила непонятная тоска, которая обычно дремала глубоко внутри. Она плохо помнила детские годы — мать была с ней холодна, ибо хватало забот с младшими, рожденными от второго супруга, а своего родного отца Дана и вовсе никогда не знала. Может быть, поэтому и не грезила о красивой любви, брачном обряде, семье и детях. Ей казалось, что мастерство под началом Мелании и чары на благо людей станут достойной заменой, но теперь ее, похоже, намеревались лишить и этого, оставить рядовой художницей и соискателем более обеспеченных и беспринципных покупателей. Ведь большие города всегда ими богаты!
Да еще какая-то подмога из Маа-Лумен… Только чужаков ей сейчас не хватало, когда на сердце нещадно ноет от обиды и неожиданно проснувшейся тоски!
Едва Дана подумала об этом, как ее плеча вдруг коснулась чья-то рука. Она с досадой оглянулась и увидела Руслана — того самого паренька, который в последний год стал за ней ухаживать. Правда, дальше скромных букетов из полевых цветов или корзинки ягод он пока не заходил, но Дана не сомневалась, что рано или поздно парень намекнет на серьезные намерения. Ей же совсем этого не хотелось: блуждающая улыбка Руслана и его взгляд, в котором странно уживались робость и настойчивость, ее лишь отталкивали, в то время как сам поклонник был убежден, что проявляет себя наилучшим образом.
— Здравствуй, Дана, — промолвил Руслан. — Что ты тут делаешь одна? У вас ведь в это время обедают…
— Здравствуй, Руслан. У меня сейчас нет желания, — двусмысленно ответила девушка. — Зато очень хотелось подышать воздухом на берегу, послушать тишину.
— У тебя, видимо, что-то случилось? Ты сегодня более понурая, чем обычно.
Решив не отпираться, тем более что слухи в Дюнах все равно распространялись очень быстро, Дана ответила:
— Мелания не захотела отвести мне роль преемницы. Она еще несколько лет назад объявила, что когда ей исполнится пятьдесят, она будет выбирать таковую из лучших художниц и ворожей. Многие были уверены, что выбор падет на меня, но она предпочла Алену. И теперь та рано или поздно возглавит артель, а мне придется служить под ее началом.
— И что в этом дурного? Такова жизнь, сегодня Мелания, завтра Алена, а послезавтра какая-нибудь Пелагея объявится, — тоже мне беда! Или тебе невтерпеж самой управлять?
— Да не в этом суть! — невольно вспылила Дана. — Я знаю, что если управление перейдет к Алене, артель будет заниматься грязными делами — привораживать, наводить хворь, тревогу и бессонницы, а то и порчу на выкидыши. А я этого не переношу! Пока такие заказы происходят два-три раза в год, потому что Мелании совестно перед Надеждой Тихоновной и еще несколькими старыми художницами: у них ведь тоже семьи, дети… А Алена? Одинокая, как и я, да только злая как черт, на дух не выносит молодых женщин и детвору! Могу вообразить, что она с артелью сделает, — славных разгонит, а наберет таких же…
— Ну и пусть, Дана! — миролюбиво улыбнулся Руслан. — Тебя же никто там не станет силком удерживать! Уходи и живи спокойной жизнью, вот и в душе все наладится.
— Ты о чем толкуешь, Руслан? Куда мне уходить? У меня с артелью вся жизнь связана!
— Да своей семьей жить надо, вот куда! Замуж выходить, детей нарожать и жить как добрая мирная баба. Много вам надо-то? А тебя вечно куда-то несет, в дебри, с этим вашим ведовством…
Дана отстранилась и пристально посмотрела в его рыжевато-зеленые глаза, которые Руслан слегка прищурил, будто для пущей выразительности. «Вот и дошло» — обреченно подумала девушка, не сомневаясь в подспудном значении этих слов.
— Ну, тебе, конечно, виднее, что нам, бабам, надо, — усмехнулась она. — А если серьезно, Руслан, то ведовство для меня такая же служба, как для других портняжное дело, или кузнечное, или муку перемалывать да хлеб печь. Или как для других баб — по твоему выражению, — детей растить и очаг домашний беречь. Это тоже служба, притом нелегкая, но мне другая милее.