— Никаких больше старост, поняла? — пригрозил он, и я, наверное, впервые за то время, что мы вместе, почувствовала, что я для него не просто фанатка, которую он вынужденно впустил в свою постель и свою квартиру. Леня меня приревновал. Я была даже рада, что он так вовремя приехал и застал эту ничего не значащую сцену с Юрой… пусть истинной причины для ревности не было, но так мне понятно, что все же что-то значу для этого грозного и скрытого мужчины.
Целый вечер ее прождал. Специально вырвался на пару дней домой, проверить, удостовериться, что все в порядке, и постараться привыкнуть к тому, что его ждут. А вышло совсем наоборот. Весь вечер Леонид метался по квартире, как раненый зверь, пока не додумался позвонить Валерке, декану Надиного факультета и по совместительству своему бывшему однокласснику.
— Не волнуйся, Лень, — заверил Валера. — Твоя Надя сейчас к КВНу готовится вместе с командой. Вон, весь этаж их репетицию слышит…
О том, что Надю пригласили защищать честь универа на студенческих играх, Лёня уже был в курсе. Девушка сама ему рассказала в тот день, когда ее на первую репетицию позвали. Она еще радовалась, что по какому-то предметы автоматом зачет получит.
Беспокойство немного отступило, и Наде ни звонить, ни писать Леня не стал, решив дождаться ее возвращения и сделать сюрприз. Вино заказал, салатов каких-то из ресторана… Романтика, мать ее… А потом в окно глянул и увидел, как его Надя выходит из какой-то древней легковушки, а дверь ей открывает незнакомый коренастый паренёк. Ничего лишнего, помахали друг другу — и все. Но и этого оказалось достаточно, чтобы кровь в венах закипела. Пусть Леня скрытный, закрытый, замкнутый, какой угодно, но он не табуретка. Он чувствует ревность — жгучую, ядовитую ревность, к тому же ему хорошо знакомо значение слова «измена». Нет, только не Надя…
Пришла, оправдывается. Видно же, что не врет. Хорошей актрисой Надя быть не умеет, а потому Леня научился ее читать как открытую книгу. Конечно, не врет… Если бы солгала… Если бы изменила… Он ведь поверил ей, позволил ей то, что не позволял никому после Марины…! Позволил Наде быть рядом с ним, впустил в свой дом, в свою жизнь, душу, позволил самому себе надеяться на то, что в его жизни наступит наконец хотя бы подобие мира… и он, Леня, не собирается отпускать только что появившуюся надежду на нормальность!
— Я так по тебе скучала, — призналась Надя нетерпеливо, расстегивая ремень на его джинсах, показывая, как именно она скучала. Ее нежные губы легкими поцелуями скользили по его груди, а Леня не шевелился, продолжая всматриваться в ее лицо. Нет, он не скажет, что тоже скучал. Что каждый гребаный день хотел сорваться к ней, ноги ее раздвинуть и долго не выпускать из постели, что ни одной бабе, которые клеились к нему все это время, он не ответил взаимностью, что было вдиковинку как для него самого, так и для парней из группы. О том, что Надя теперь живет в его квартире, они не знали — Леня предпочел личную жизнь скрыть даже от собственных друзей. Он им обязательно все расскажет, но позже. Тогда, когда сам привыкнет к своему новому статусу.
Надя накрыла ладошкой бугорок в его штанах, слегка сдавила и простонала:
— Пожалуйста…
Планки сорвало тут же, то ли от ее действий, то ли от этого слабого стона. Ноги ее раздвинул, одним движением юбку на бедра натянул и, сдвинув тонкие трусики в сторону, наконец сделал то, о чем мечтал все это время на гастролях. Без подготовки, без поцелуев — не до них сейчас. Лене было необходимо показать, чья именно Надя, дать понять, что никаких старост рядом с ней не потерпит. Девушка уже была влажной и готовой, и приняла его с оглушающим стоном, на этот раз громче, звонче, и скрестила ножки за его спиной, удерживая, не отпуская.
Леня сжал руками край подоконника, так, что костяшки на пальцах побелели, и начал двигаться — быстро, сильно, будто никак не мог насытиться. Надя, откинувшись спиной на пластиковое стекло и ударяясь затылком в такт движениям, и кричала, надрывно, страстно, сладко, что уши закладывало от этого мелодичного восторга.
А потом взглядом уткнулся на освещаемую фонарями подъездную дорожку, где недавно стояла та легковушка с водилой-студентом, и едва сам не закричал — от съедаемой ревности, от страха, что изменит… и начисто сотрет в нем веру в людей, любовь и черт знает, во что еще.
— Я люблю тебя, — шептала Надя, потом кричала, прижимаясь спиной к холодному стеклу, пока, наконец, не задрожала и не выгнулась дугой. Любит… и Лене до ошизения хотелось в это верить.
А на репетитора он ее все-таки уговорил. Валерка сказал, что Надя — довольно посредственная студентка без особой одаренности. Она и в КВН-то этот гребанный записалась не потому, что очень уж хотела в студенческой самодеятельности участвовать, а чтобы хоть на троечку вытянуть сессию со всеми зачетами и экзаменами. Такой расклад Леню вкорне не устроил. Он пообещал Надиному отцу, что его дочь получит образование. В тот день, когда он Надю со всеми вещами к себе забирал, получил отцовское указание, которое не мог не выполнить:
— Значит так, — заявил тогда ее отец, имени которого Филатов до сих пор не запомнил. — Повлиять на дочь я никак не могу, да и на тебя тоже — как-никак, ты не сопливый юнец, а мой ровесник… Скажу честно, как на духу. Мне вот эта ситуация, которая сейчас происходит, не нравится, но, если вмешаюсь — потеряю ребенка. Своенравной Надюха выросла, упертой… Об одном прошу: пусть она учебу продолжит. Не знаю, какой будет ваша жизнь дальше, может поженитесь, — на этом слове отец Нади осекся и передернул плечами, показывая, насколько глубоко в нем лежит отрицание происходящего: — а может разойдетесь, как в море корабли, но образование нужно. Надя на медсестру учится, диплом получит — в больнице сможет работать, престижная профессия…
Леня престижной должность медсестры не считал — вон, Валик сбежал из здравоохранения, едва шанс появился — но спорить не стал. Все-таки это просьба отца, к которой нужно иметь уважение. На его месте Леня рассуждал бы именно так.
Так что пусть девочка учится. Действительно, лишним не будет. А вот о том, что касается «жениться» или «разойтись как в море корабли» — слишком рано об этом думать. Он только-только начал привыкать к тому, что теперь его ждут дома, по нем скучают и… да, и любят. Черт возьми, от этих слов веет каким-то необыкновением… чужим, незнакомым, давно забытым необыкновением.
Ты знаешь, я искал тебя долго.
Ты веришь — я без тебя даже не дышал.
Смотри же — сейчас я хожу по кромке
Океана, которого раньше никто не знал.
Прошу, будь моим личным хранителем,
Ангелом с крыльями, словно снег.
Ты стала мне Богозаменителем,
Хотя я знаю, какой это страшный грех.
Родная, прости меня глупого,
Вернись, милая, ко мне, неверному.
И во имя текста этого скудного
Мои амбиции на фоне твоих неприметные.
Прошу, будь моим личным хранителем…
Мелодия плавно ложилась под стук колес, ритмично выбивая такое странное, такое непонятное, такое… приятное: «На-дя-на-дя-на…»
— Неплохо, — услышал его бренчание Серега. — Мне нужно спросить, что происходит, или ты сам расскажешь?
Леня отложил гитару и откинулся на подушку. За окном городские постройки успел сменить левитановский пейзаж в самых лучших красках поздней осени. Надо же, еще немного — и зима. А что будет дальше…?
— Она живет у меня, — понимая, что бессмысленно прятать от друзей правду, признался Леня и вопросительно посмотрел на Краснова: — Что нужно сделать, чтобы я не возненавидел ее так же, как ты — свою жену?
Сергей выдохнул и потянулся за сигаретами. И плевать, что в купе курить нельзя. Сейчас это моральная необходимость — говорить о Тане спокойно он никогда не мог. Сделал пару затяжек, посмотрел на затянутое тяжелыми тучами небо, которое со скоростью поезда стремительно меняло свою картинку — и выдал: