— Это ты ему подсказывал, что говорить на суде? — ехидно спросил я.
— Да, — не стал отпираться Люциус. — Должен же я взять опеку над юным лордом?
— Представляю, что бы он ляпнул от себя... — протянул я.
Мы смолкли. У Поттера хватило сообразительности вспомнить о ритуале, который был проведён над Драко, и догадаться, что нужно провести его над ещё шестнадцатью пострадавшими. Каждую ночь мы окунали в воды пруда в Мэноре одного вассала рода Поттеров. Как бы то ни было, ритуал сработал. Хуже всего пришлось с Барти, который попросту боялся отцепляться от Скабиора, и пришлось им искупаться вместе. Но теперь Крауч хотя бы был похож на нормального человека и не шарахался ото всех подряд.
С ритуалом очищения дома, который, кривясь от омерзения, проводили Люциус и Драко, помогали все, кто жил в Мэноре последние месяцы, и я с какой-то затаённой гордостью вспомнил, как молча и слаженно чистокровные обходили осквернённый особняк с горящими пучками трав в руках; как одобрительно кивали портреты, следя за церемонией; как потом словно чище стал воздух и невесомее стены...
Разумеется, у подавляющего большинства бывших Пожирателей своей крыши над головой не было, а пока Поттер тряс кого-то в Министерстве насчёт пересмотра постановлений о конфискации собственности бывших узников, Малфой с потрясающим бескорыстием скомандовал: «По комнатам!» — и завтраки обычно проходили при удивительном скоплении народа.
Особенно радовала мисс Грейнджер, которая являлась на них только для того, чтобы отдать дань вежливости хозяевам и потом закопаться в фамильной библиотеке на пару с Лестрейнджами.
Дом Малфоев стал открыт для тех, кто шёл в него без зла. Над Англией неслись свежие сентябрьские ветра. Кажется, всё и вправду закончилось.
— Идём, — позвал Люциус. Оставленный мною «Пророк» подхватило сквозняком и вынесло пару листов в окно — напечатанные мелким шрифтом глупые фразы, которые всё равно не передавали главного: за зимой всегда весна, за полночью — рассвет, за войной — мир.
Через час в Министерстве награждали тех, кто этого заслужил, кто вовремя понял, на чьей стороне истина, кто сумел всё изменить.
На лестнице Барти в парадной мантии, сидя на ступеньках, играл с подросшим Рики, и в глазах его не было больше тьмы и безумия.
111. ГП. Рождество
Во главе стола посадили Нарциссу, как хозяйку дома. Я сам попросил её о таком вопиющем нарушении этикета, не хотел у некоторых присутствующих вызывать нежелательные ассоциации. Кто бы подозревал во мне раньше такую тактичность? Но раньше на моих плечах лежала ответственность за всю страну, теперь я непосредственно отвечал только за два десятка человек. На празднование в Малфой-Мэнор явились те из них, у кого не было семьи. Значило ли это, что своей семьёй они отчасти признали меня? Или отношения сюзерена и вассала редко переходили на уровень такого глубокого взаимопонимания? Я покосился на сидящего рядом Драко. Или не редко? Как бы то ни было, Крэбб, Гойл и Нотт прислали в Мэнор вежливый отказ, и я представил, как, должно быть, Винсент, Грегори и Теодор рады тому, что их отцы живы и здоровы. Долохов и Розье были уже далеко, а Барти и Скабиора и Руквуда с Шервингофф было решено оставить в покое.
Я оглядел стол: Гермиона сидела между Лестрейнджами и, по-видимому, держала на коленях какую-то книгу, потому что каштановая макушка и две рыжих склонялись слишком близко друг к другу. Тонкс подкалывала ухмыляющегося Макнейра — я подозревал, что в Мэнор она явилась ради одного из рыжих и теперь была недовольна его тягой к знаниям и шоколаду, а не к её персоне. Макнейр гладил своего кота, не давая ему сесть в приглянувшуюся тарелку. Молли, Нарцисса и Алекто шушукались, наверняка о чём-то женском. Близнецы держали руки под столом — готовили очередную шалость? Судя по строгому взгляду Амикуса, дело обстояло именно так. Джинни погладила меня по руке и заглянула в глаза. Конечно, она всё понимала, но зря она думала, что больше мне не нужна. Рон то и дело косился на Эйвери и явно хотел у него что-то спросить. Мой друг тоже изменился за это время, раз нашёл в себе силы прийти сюда... Какое счастье — взрослеть, и какая же это боль... Впрочем, это касается любых изменений.
Снейп, сидящий напротив, хулигански подмигнул мне и улыбнулся — полгода назад я от такого зрелища упал бы в обморок, но сейчас мы все уже привыкли к тому, что профессор наконец сбросил маску. Я улыбнулся в ответ.
В столовую вошёл Люциус — интересно, кем мне его теперь считать? Тестем? Мерлин, какой бред...
Когда настала полночь и часы медленно пробили двенадцать ударов, я, стоя с бокалом в руке, вдруг почувствовал, что моей щеки коснулся лёгкий холодок, и вздрогнул, запнувшись. Мир стал другим, мы стали другими, так что же я мог сказать этим людям, прошедшим войну? Некоторые из них десяток с лишним лет провели в тюрьме, некоторые столько же жили, пытаясь не думать о том, что Волдеморт вернётся; некоторые стали ветеранами в семнадцать лет...