А вместе с тобой там оказался труп некоего уродливого существа. Это был хоркрукс, последний обломок его души. Ты впустил в себя энергию из палочки Волдеморта — и хоркрукс сгорел.
Потом ты вернулся, направил чужую энергию во вторую палочку и нанес Волдеморту первую рану. Время здесь и там течет по-разному, здесь прошло меньше секунды — ты даже не успел упасть.
— И поэтому я не помню?..
— Нет, не поэтому, — Дамблдор хмыкнул. — Тот Дамблдор поставил блок на твою память. Ты уж прости его, Гарри. Он сейчас тоже понял, как это глупо. Но тогда ему все еще казалось, что тебя надо оберегать от всей правды, потому что правда, видите ли, бывает страшной… Хотя на самом деле нет ничего страшнее лжи и обмана, пусть даже обман и от любви.
Глава 36. Об орденах и героях.
Глава 36. Об орденах и героях.
Как только они вошли в гостиную, остальные бросились к ним, собираясь засыпать их вопросами; однако, увидев ошеломленное состоянии Гарри, остановились и расспрашивать не стали. Гарри пробормотал, что ему надо немного прийти в себя, и устроился в кресле у окна, предоставив рассказ Гермионе.
Она рассказала, и в конце остальные выглядели не менее ошеломленными, а Луна — прямо-таки счастливой. «Раз я уже знаю, где маму искать, — обычным для нее рассеянным тоном сказала она, — половина дела сделана». Рон был очень тронут посланием Лаванды, а Джинни вдруг нахмурилась и спросила:
— А почему она ничего не передала для Дина?
— Она не знает.
Джини вздрогнула и оглянулась — в картине с пейзажем стояла Лаванда-с-портрета. Все смутились.
— А как она может не знать? — удивилась Джинни.
Лаванда грустно улыбнулась:
— У нас с Дином еще ничего не было… пока я была жива. Он влюбился в меня, когда рисовал мой портрет, ну и… когда я очнулась, я уже любила его.
Она вдруг отвернулась, скрывая слезы, и исчезла за краем рамы.
— Все будет в порядке! — крикнула ей вслед смущенная Джинни.
— Надеюсь… — чуть слышно пробормотал Гарри.
Он сидел у окна, думая о словах Дамблдора.
«Я тебе все расскажу, мой мальчик, — сказал призрак, остановившись в дверях кабинета, — обещаю… Дай мне немного времени. Мне нужно самому разобраться». Обещание касалось самого большого послания, полученного от истинного Дамблдора и переданного фениксом без помощи слов. Гарри понимал — и все же… Что-то от того недоверия и разочарования, которые отравляли его отношение к Дамблдору во время поисков, зашевелилось снова.
Пусть Дамблдор-призрак и понял, как глупо скрывать правду, пусть даже истинный Дамблдор это понял… но сможет ли он преодолеть многолетнюю привычку скрывать, недоговаривать, «давать понять»? Он улыбнулся Гермионе, которая подсела к нему, и негромко сказал:
— Знаешь, мне очень хотелось бы вспомнить то, о чем он рассказал.
— Он же обещал, — напомнила она, — или ты ему все еще не доверяешь?
— Есть немного…
— Я понимаю. Так попроси его просто снять блок.
— А если не захочет? Или не сможет? Не факт, что его магия так же сильна, как и у истинного…
— Гарри, брось. Блок, настолько сильный, что сам волшебник не мог бы его снять, очень опасен для психики. Думаешь, он стал бы подвергать тебя такому риску, чтобы защитить от некоей опасной правды? К тому же есть способ вспомнить, несмотря ни на какие блоки, — добавила она.
— Это какой?
— Омут, Гарри.
Гарри выпрямился:
— Ты гений!
— Да ладно тебе.
— Хотя есть способ защитить воспоминание и от Омута, — она сказал это больше из-за того, что увлекся спором. — Помнишь, как Слизнорт в свое время сделал?
— Там другое — Слизнорт наложил на себя фальшивое воспоминание. Если бы Дамблдор сделал так с тобой, ты бы «помнил» что-нибудь другое. И это было бы что-то очень мощное и яркое, потому что настоящее воспоминание не должно даже просвечивать. Такое есть?
— Нет, конечно. Я ведь даже смутно вспомнил, как было на самом деле… Ты же видела.
— Ну вот, значит, и блок слабенький.
Гарри засмеялся.
— И все-таки я за Омут, — сказал он. — Там ведь можно видеть и себя со стороны. Так интереснее.
— Это конечно!
— Раз согласна — значит, ты и правда гений, и не спорь!
Гермиона не выдержала и рассмеялась:
— Может и правда, но меня это смущает.
— Случаются порой чудеса, которые даже волшебника удивляют, — несколько неожиданно заметил Гарри.
— Хорошая мысль, но к чему ты это говоришь?
— Я… Да вот, подумал о Лаванде и Дине. Мне ее так жалко стало…
— А почему жалко? Ты не веришь, что мы найдем способ вернуть ее… и всех?