Это «счастье», конечно, шло из наложенного заклинания. Оливандер это знал, но на первых порах не противился — старикам нужно несколько больше комфорта. «Империо» подавляло волю и стремление к пониманию, и только что-то в глубине души порой начинало тихо ворчать.
Несмотря на заклятие, ему не доверяли. В мастерской были только инструменты, но не материалы. Волшебную древесину и сердцевины для палочек ему выдавали только для починки сломанной палочки или изготовления новой. И во время работы за ним неотступно следили двое-трое Пожирателей.
А починенные и свежеизготовленные палочки пробовали на нем же. Обычно — заклинанием «Круциатус».
Что еще от них ждать?
Однако получилась странная вещь, о которой, видимо, никто из Пожирателей не знал — видимо, никто никогда не применял к человеку два Непростительных Заклятия одновременно. «Империо» и«Круциатус» частично нейтрализовывали друг друга. Причем очень странным образом. И, судя по тому, как поражена была этой частью рассказа Гермиона, об этом и правда никому не было известно.
«…когда на меня накладывали «Круциатус», — тихо, задумчиво рассказывал старый мастер, — я вдруг оказывался как бы вне своего тело и видел себя со стороны. Наверное оттого, что заклинание должно причинять максимальную боль, а я, а своим состоянием оглушенного счастья этому мешал. И оно выталкивало меня из тела, чтобы мучить его без помех. А в результате боль чувствовало, оно, а не я. Вернее, я тоже, но боль была какая-то отдаленная. Но я видел, как мое тело кричит и бьется на полу, и мне это не нравилось. И это недовольство начало вытеснять действие «Империо». Эти дураки сами помогали мне сопротивляться…»
Через какое-то время к нему в подвал притащили Эрни, и он был рад компании. Поначалу. Но потом заметил, в каком состоянии мальчик, и ему стало очень не по себе.
— …Понимаешь ли, Гарри… вставил Эрни и задумался, память у него все еще работала плохо.
Гарри против воли чуть не улыбнулся. Уж привычка говорить так, словно выступаешь на сцене с торжественной декламацией, у Эрни восстановилась полностью.
— Это было не «Империо», — вставил Оливандер.
— Да, не «Империо»… Мне не было ни хорошо, ни плохо. Мне было… просто все равно. Почему я здесь… то есть, там, ну, ты понял… кто они такие, зачем я им понадобился, что они со мной сделают — меня как бы совершенно не интересовало.
…Он сидел или лежал, целыми днями, глядя кода-то сквозь окружающие предметы, сквозь Оливандера, когда тот пытался с ним заговорить, мимо эльфов, приносящих скудную пищу. Исправно, хотя и неохотно, выполнял приказы — а порой ему приходилось даже приказать поесть, иначе он мог даже и не дотронуться до скудной еды. При таком «питании», понятно, Эрни быстро сбавлял в весе — и его похудение было единственным напоминанием того, что в этом мрачном и унылом подземельи время все-таки идет. На вопросы обычно не отвечал, хотя порой видно было, что пытается. Только когда Оливандер попытался выяснить, кто же все-таки сделал с ним такое, вдруг ответил: «Волдеморт». Именно «Волдеморт», а не «Сам-Знаешь-Кто». И даже не вздрогнул, словно это имя ничего для него не значило.
Оливандер же все больше приходил в себя — с «Империо» справиться более-менее удалось. Как он сказал — помогло брюзжание. Он мысленно — лишних пыток все же не хотелось — ворчал на всех: на изредка навещавших его Пожирателей, на бестолкового Эрни, на самого себя за то, что ни одна идея побега не приходит… Часто думал о побеге, но для побега требовалась палочка. А Пожиратели очень тщательно следили за его работой, и даже кусочек волшебного дерева припрятать было невозможно, да что там кусок — эльфы даже опилки собирали и уносили. С магической начинкой — и того хуже, ее выдавали в строго отмеренном количестве на последнем этапе, когда ее надо было положить в выдолбленный желобок и склеить половинки палочки. Воспользоваться изготовленной палочкой тоже было невозможно — его держали под прицелом, а Оливандер, при всех своих знаниях и мастерстве, бойцом не был.
Несколько раз приходили не к нему, а к Эрни, у которого выстригали пучки волос. Зачем — ясно, и Оливандер с содроганием гадал, кто же под видом мальчика пробрался в Хогвартс и зачем.
Эльфы с обычной педантичностью приносили еду, убирали подземелье и — что особо раздражало — стирали все пометки, которые Оливандер пытался делать, чтобы следить за временем. На счастье, их предводитель был пожилым, с отросшими жидкими волосами (у эльфов они появлялись на старости лет) и порой нападавшей на него старческой болтливостью. Конечно, он держал себя в руках, не выходя за пределы обычного ворчания (родственная душа!), но порой мог проговориться. Иногда, может, и сознательно — наверное, тоже чувствовал «родственную душу». Так Оливандер сначала узнал, что появилась новая пленная и ее собираются то ли убить, то ли перевести в их подземелье. Он очень надеялся на второе, а потом был рад, когда узнал, что на поместье напали «нехорошие-нехорошие люди», избили госпожу Беллу, похитили пленную и чуть не убили «Самого-Самого-Темного Хозяина»!