— Ай верно говоришь, гость дорогой, казначей яхонтовый! Чтоб от сыночка любящего да батюшке доброму, да к шапке, самим князем даденной, да не было бы ни прибавочки, ни довесочка? А и худой бы я был Акиму сын, кабы заботой об том не обзаботился, не придумал бы — чем порадовать. Не перебить мне подарков людей княжеских, не перещеголять мне дары людей вятших. Да и охота мне подарить Акиму свет Янычу то, чего у него отродясь не было. То, чего и в нынешних подарках-то не сыщется. Уж простят меня гости дорогие — чего и им-то самим никогда не даривали.
Народ удивлённо зашумел. А я ломлю себе далее:
— Или ныне не веселие, иль не празднество? Где ещё и место песни играть? Так вот тебе, Аким Яныч, от меня песня. Про твою долю, про жизнь твою. Слушай.
Шум, разговоры в зале затихли. Я по старой, ещё из первой жизни, привычки, упёр левую руку в бедро, опустил взгляд в стол, сосредоточился…
Переделал малость: пули на стрелы, атамана на Рябину. Эту песню много раз переделывали в русской истории. Но смысл остаётся. «С нашим — любо голову сложить».
В исходном варианте описывается бой казаков Платова с ногаями и крымчаками у реки Каралах (по-русски: Великая грязь) в 1774 году. Изначально первая строчка так и звучала:
«Товарищ», за которого «жена выйдет» — сам легендарный атаман Платов. Который донских казаков в Париж водил. Граф Российской империи и первый русский — почётный доктор Оксфордского университета. А ведь чуть не выгнали мужика со службы… «За пристрастие к горчишной водочке».
Как у меня обычно получается, после второго куплета поднял голову, развернул плечи, оглядел застолье. «Глянул ясным соколом».
Ну что, сотоварищи-собутыльники, или голосов нет, языки проглотили? Мои начали подпевать припев. И Акимовские друзья втянулись. Всё громче, всё слаженней. Всё… душевнее. А души у нас такие… Хрен заткнёшь!
Припев после последнего куплета — уже в сорок глоток да на голоса да с присвистом! Аж до слез. Ох, хорошо!
И сразу ко мне с обидой:
— Неправду поёшь, малец! Ну, что «уходит без меня». Аким никогда своих людей не бросал!
— Спасибо, друже, на добром слове. Только я ж Переяславльский бой помню. Скольких я там оставил…
— Помянем… славных.
Выпили не чокаясь, тут с поварни уже чего-то притащили, ветераны снова вспоминать начали. Яков подошёл, в глаза посмотрел.
— Спасибо. Порадовал.
И ушёл.
Ребята, ну нету у меня из кармана «светлое будущее» вытащить! Или — «светлое прошлое» — вашу молодость. И поднять друзей ваших старых я не могу. Не вернуть время вспять. Только песни поются.
«Чем богаты — тем и рады» — такая вот наша русская народная мудрость.
Эта песня ходит за мной многие годы. Слова в ней временами меняют. Как перешли во Всеволожск до стали меня звать воеводой Всеволжским — стали гридни мои петь «С нашим воеводой не приходится тужить!». А «сорок тысяч лошадей» на речном берегу я только один раз в жизни и видал. В своём Переяславльском бое. Но об том — после.
Народ общается да радуется, а у меня под боком сидит казначей и злобствует. Уже и уходить собирался, так нет — песня его разозлила. Опять я виноват — гостю не угодил.
Дядя хоть и служилый, а не воинский. Как-то он про воинскую славу — как в себя плевок. Будто его кто в трусости винит. От своего странно ущемлённого гонора всякие гадости произносит не подумавши. Напрягает это меня.