— Ваше отношение к экспроприациям, товарищ?
Из-за спин стоящей у окна молодежи выбирается парень в алой косоворотке с щегольским чубом набоку. Смотрит прищурясь, с вызовом.
— С оговорками, товарищ. А ваше?
— Мое без оговорок. — Парень оглядывается на приятелей, подмигивает. — Грабь, как говорится, грабленое. Без сомнений. Не так разве?
— И так и не так. Должен предупредить… как вас величать, простите?
— Виктор Гарский. Можно Шмидман, можно Мика.
— Так вот, Виктор или Мика. Я высказываю только собственное мнение… Не все его разделяют, даже в нашей ячейке. Анархистское движение очень молодо, мы пока нащупываем правильный путь. Изымание средств у буржуазии, толстосумов пока необходимо, согласен. Без финансового обеспечения мы не можем наладить работу лабораторий по изготовлению взрывчатки, выпускать литературу, организовывать побеги наших братьев из царских застенков. Все так. Но не дай нам бог свести нашу деятельность к «скачкам», как выражаются уголовники, к бандитизму. Уподобиться уличным грабителям, забыть об историческом назначении анархизма — разрушении несправедливого государства со всеми его порядками и законами.
— Мудрено выражается, — голос из зала. — Скажите лучше, что делать конкретно? Нынче, завтра…
— Главное, не ждите повода, товарищи. Расширьте, насколько возможно, антибуржуазный террор. Индивидуальные покушения на представителей власти, на фабрикантов, банкиров, капиталистов. Не за какие-либо их провинности или действия, а просто за принадлежность к классу эксплуататоров. Террор безмотивный, всеобъемлющий! Я и мои товарищи, к примеру, ставим целью превратить Белосток во вторую Парижскую коммуну. Чтоб земля горела под ногами паразитов всех мастей… Давайте споем, друзья. — Обходит стол. — Нашу, «Варшавянку», а? — Обнимает за плечи Гарского… — Вихри враждебные веют над нами, — запевает вполголоса. — Темные силы нас злобно гнетут…
— В бой роковой мы вступили с врагами, — подхватило несколько голосов.
— Тише, товарищи! С улицы слышно…
— …Нас еще судьбы безвестные ждут, — звучит слаженно, горячо… — Но мы поднимем гордо и смело знамя борьбы за рабочее дело, знамя великой борьбы всех народов за лучший мир, за святую свободу…
— Расходимся! По одному.
Председательствующий машет рукой.
— О новой встрече оповестим. Внимательнее на улице, товарищи…
— Как тебе Стрига?
— Лапидус? Я не слушал, Виктор.
— Что так?
— Настроение не то. Давай зайдем куда-нибудь, посидим.
Члены житомирской боевой ячейки анархистов Кирилл Илларионов и Виктор Гарский идут вдоль сонных домишек окраины.
Над Житомиром звездная ночь, запах цветущих акаций из палисадников. Они переходят по шаткому мостку через канаву, подходят к шинку под соломенной крышей. Оглядываются, прежде чем шагнуть за порог.
В убогом помещении — духота, коптит на прилавке керосиновая лампа. Посетителей — трое мастеровых за столиком в дальнем углу. Размахивают друг перед дружкой стаканами, шумно о чем-то спорят.
— Милости просим! — Бежит навстречу шинкарь. — Давно не захаживали. Сюда, пожалуйста…
Трет полотенцем столешницу, подвигает табуретки.
— Что пить будем? Медовушку очень рекомендую. Только-только забродила, шампанского не надо.
— Давай медовушку. И сушек соленых.
— Момент!..
— Об чем тоска-кручина? — Гарский иронично смотрит на приятеля. — Случилось что?
— Случилось.
— Втюрился никак? Оставь, Кирилл. Для таких дел заведение мадам Быстровой существует. Барышни на любой вкус. И светленькие и темненькие.
Илларионов угрюм, сосредоточен.
— Давай выпьем. — Разливает в стаканы из глиняного жбана.
Чокнувшись, они пьют сладковато-горький тягучий напиток.
— Хороша, — щурится улыбчиво Гарский. — По жилочкам побежала…
— Я на войну ухожу, Виктор. — Илларионов разламывает сушку. — Добровольцем.