Безумное убийство и посмертная одиссея принцессы Ламбаль
Одним из наиболее устрашающих и зверских преступлений сентябристов было убийство принцессы Ламбаль. Эта красавица с благородной душой являлась одной из немногих, кто был посвящен в планы бегства королевского семейства в Варенн. Она исполняла должность обер-гофмейстерины при Марии Антуанетте и была ближайшей подругой королевы.
После начала трагических событий в Париже королева просила принцессу отправиться в Омаль под защиту своего свекра, герцога Пентьеврского, где она должна была ждать послания своей подруги, предполагавшей вскоре оказаться со всей семьей в Монмеди. Как и было условлено, принцесса прибыла в Омаль в конце июня 1791 года, но уже на следующий день ее отправили в Англию, где она находилась в полнейшей безопасности.
Что же касается королевской семьи, то ее бегство плачевно завершилось в Варенне. Беглецов вернули в Тюильри, ставший с тех пор для несчастной королевы местом заключения. Мария Антуанетта, прекрасно зная особенности характера своей подруги, отправила ей письмо, которым желала предупредить ее от неразумного шага: «Я счастлива, моя дорогая Ламбаль, что при ужасном положении наших дел хоть вы в безопасности; не возвращайтесь, я, кажется, всем приношу несчастье. Для моего спокойствия необходимо, чтобы мои друзья не компрометировали себя напрасно, это значило бы себя губить без всякой пользы для нас. Не увеличивайте же моих личных забот беспокойством за тех, кто мне так дорог…»
Как видно из этого письма, Мария Антуанетта не хотела возвращения принцессы, поскольку это не спасло бы никого. Ее следующее письмо к мадам Ламбаль исполнено чувства самой трогательной дружбы: «У меня нет более никаких иллюзий, милая Ламбаль, и я полагаюсь теперь только на Бога. Верьте в мою нежную дружбу и если хотите доказать мне ее взаимно, то, прошу вас, берегите свое здоровье и не возвращайтесь, пока не поправитесь окончательно».
Принцесса Ламбаль в это время действительно была больна и нуждалась в лечении, однако ее больше всего беспокоило положение оставленной в страшном бедствии подруги, поэтому она не стала сидеть сложа руки. В Англии она активно встречалась с государственными деятелями этой страны, пытаясь найти у них поддержку и сочувствие к королевской семье, удерживаемой республиканцами в качестве заложника. Она не могла находиться в стороне, в то время как королеве грозила страшная опасность. Естественно, что письма Марии Антуанетты нисколько ее не утешали. Та же, зная, что принцесса всем сердцем рвется к ней, в сентябре 1791 года снова писала: «Я грустна и огорчена. Беспорядки не прекращаются. Я вижу, как с каждым днем возрастает дерзость наших врагов и падает мужество честных людей. День да ночь – сутки прочь! Страшно думать о завтрашнем дне, неведомом и ужасном. Нет, еще раз повторяю вам, моя дорогая, нет, не возвращайтесь ни за что… Не бросайтесь добровольно в пасть тигра… С меня довольно тревоги за мужа да за моих милых малюток…»
Принцессу Ламбаль доводила до отчаяния мысль, что она не может поддержать в трудную минуту свою дорогую подругу. Королева сопротивляется, она пишет в каждом письме: «Милая Ламбаль, не возвращайтесь», но принцесса все более хочет вернуться ко двору. Наконец к просьбам королевы присоединяется и король. «Даже и не думайте трогаться с места», – почти приказывает он. Государи прекрасно понимают, что возвращение принцессы означает для нее смертный приговор, и Мария Антуанетта без устали повторяет: «Момент ужасен, я не хочу, чтобы вы жертвовали собою без надобности».
Однако мадам Ламбаль не желала внимать доводам рассудка. Она беспокоилась и слышала только то, что велело ей ее сердце. Отважная женщина даже придумала предлог для своего возвращения во Францию: она решила говорить, что болен ее свекор, герцог Пентьеврский, и она должна быть рядом с ним, хотя на самом деле более всего желала находиться только рядом с дорогой подругой. Принцесса понимала, что возвращение в охваченную всеобщим безумием страну подобно падению в пропасть, а потому уже в Лондоне она позаботилась о том, чтобы составить духовное завещание. Бросаясь, по выражению Марии Антуанетты, в «пасть тигра», она думала только о своем долге. Ее преданность королевскому дому не знала границ, а потому ради государей принцесса была готова пожертвовать жизнью. По словам д’Аллонвиля, «у королевы оставался только один друг, принцесса Ламбаль. Эта красавица возвратилась из Ахена к Марии Антуанетте, чтобы утешить ее в потере другого не менее нежного друга, отправившегося в изгнание (Ферзена, устроившего бегство королевской семьи – прим. авт.). Напрасно принцессу умоляли отказаться от этой роковой поездки. „Королева желает меня видеть, – отвечала она, – мой долг при ней жить и умереть“.
Принцесса покинула Англию и 4 ноября уже прибыла навестить больного свекра, а спустя 2 недели выехала в Париж, надеясь как можно скорее попасть к королеве. С тех пор она до конца жизни не оставляла своего опасного поста. Герцога Пентьеврского она посетила еще только один раз, через полгода и ненадолго. Задержавшись на неделю, она вновь вернулась к Марии Антуанетте.
20 июня 1792 года толпа возбужденных республиканцев ворвалась в королевский дворец, после чего устроила королеве чрезвычайно длинную, тяжелую и унизительную сцену. И на протяжении долгих страшных часов госпожа Ламбаль постоянно находилась рядом с креслом Марии Антуанетты, в любую минуту готовая прийти ей на помощь. Если она о ком-то и беспокоилась в эту минуту, то только о своей обожаемой госпоже, но никак не о себе.
Для королевы этот день был поистине ужасен. Она была на волосок от гибели, которая спустя 2 месяца постигла ее подругу. На нее бросались мужчины и женщины, вооруженные вилами, ножами и пиками. Перед ней трясли пучками прутьев с надписями: «Для Марии Антуанетты», показывали игрушечную модель гильотины и виселицы, на которой болталась кукла в женском платье. На протяжении всего этого издевательства королева ни на минуту не опустила голову и спокойно смотрела на беснующуюся перед ней толпу, даже тогда, когда ей в лицо сунули кусок мяса, вырезанный в форме сердца, с которого непрерывно капала кровь.
Принцесса Ламбаль, даже видя все это, не думала о собственной безопасности. Зато о королеве помнила постоянно. Когда 10 августа республиканцы решали судьбу королевского семейства в соответствии с недавно принятой конституцией, то государей поместили в узкую тесную комнату, где воздух практически совершенно не вентилировался. Из-за недостатка кислорода и ужасной жары принцесса потеряла сознание, и ее были вынуждены вынести из помещения. И все же, едва придя в себя, госпожа Ламбаль потребовала, чтобы ее немедленно снова отвели к королеве.
В тот день Национальное собрание после долгого заседания и обсуждения всевозможных мест заключения пришло к выводу, что для содержания королевской семьи лучше всего подойдет Тампль, поскольку только там за пленниками можно будет осуществить строгий надзор. Через два дня государей вместе с детьми перевели в Тампль, и по-прежнему рядом с королевой находилась принцесса Ламбаль.
Еще через неделю после этого Парижская коммуна издала указ, по которому все посторонние должны были немедленно покинуть Тампль. Естественно, что подобное положение распространялось и на принцессу Ламбаль, которую 20 августа отвели в Коммунальное управление, где быстро допросили, а потом перевели в тюрьму Форс. Вместе с принцессой в то время находилась мадам де Турзель, которая впоследствии вспоминала: «За нами пришли, чтобы отвезти нас в тюрьму Форс. Нас посадили в наемный экипаж, окруженный жандармами и сопровождаемый огромной толпой народа. Это было в воскресенье. В карету к нам сел какой-то жандармский офицер. Мы вошли в нашу угрюмую тюрьму через калитку, выходящую на Метельную улицу, недалеко от Сент-Антуанской. Принцессу, меня и мою мать, конечно, разлучили и развели по разным камерам…»
В этой тюрьме, называемой Малый Форс, были заключены 110 женщин, большинство из которых отбывали срок за воровство и проституцию. Вскоре в настольном реестре тюрьмы напротив имени принцессы Ламбаль появилась приписка: «3 сентября переведена в Большой Форс». Скорее всего подобный перевод понадобился лишь для того, чтобы иметь возможность убить эту женщину. Кому-то это было очень нужно.