И после этой задорной частушки пьяный гогот сотряс помещение; даже мордатый, раскрасневшийся от духоты и почти трезвый кабатчик, что стоял за стойкой, и тот смеялся. Да уж… Остаться незамеченным у него не получилось. Вообще. Один детина тут же встаёт и, чуть пританцовывая, направляется к нему под заинтересованными взглядами всех остальных веселящихся. А подойдя к Свиньину, здоровяк произносит громко, что называется, играя на публику:
— А кто это к нам тут забрёл? Синоби, что ли?
— Да, я шиноби, путь мой через село проходит, и здесь меня застала нынче ночь, — отвечает юноша как можно более дружелюбно. — Мне надобен ночлег, а утром, никого не беспокоя, уйду я.
— Гы-гы… — здоровяк обернулся к своим собутыльникам. — Слыхали, как лопочет забавно? — и, находя понимание и одобрение у своих товарищей, видя их интерес к происходящему, он продолжает представление и указывает на копьё Свиньина: — А это у тебя чего? Копьё, что ли?
— Да, то моё копьё, моё оружие, — отвечает молодой человек; он думает, как бы закончить этот разговор, чтобы не обидеть верзилу, и направиться к стойке с кабатчиком. Вот только здоровяк заканчивать разговор не собирается. Он протягивает руку к копью юноши:
— А ну, дай гляну.
— То невозможно, извините, — Ратибор убирает оружие от руки верзилы, и рука хватает воздух. Но разухабистого молодца это не останавливает.
— Да дай, говорю, — и снова тянет руку.
И на сей раз весьма ловко шиноби убирает копьё от руки просителя, и здоровенная лапа хватает воздух во второй раз. И это вызывает у дружков и подруг верзилы смешки, они все с интересом смотрят на неожиданный спектакль и ждут, чем он закончится. И это подстёгивает верзилу. Он снова тянет руку к оружию, а сам приговаривает:
— Ты чего, издеваться надо мной вздумал? Дай говорю, палку свою поглядеть.
Но Свиньин в третий раз проворно убирает от здоровяка своё оружие. И это у публики вызывает уже смех. И бугай, поняв, что теперь смеются уже над ним, начинает раздражаться.
— Слышь, сопля! Ты чё тут, быковать надумал? Сюда, сказал тебе, дал свою палку по-быстрому!
Но Свиньин ни при каких обстоятельствах своего копья этому кабацкому баклану давать не собирается и снова убирает копьё от его руки.
— Простите, нет, сие исключено.
— Ты чё, подраться хочешь? — глаза здоровяка наливаются пьяным гневом. И молодой человек понимает, что шутки закончились.
— Абрам! — кричит тут кабатчик. — Оставь пацана! Не связывайся! Не нужны тут мне ваши драки и трупы!
Но Абрам, видно, уже, что называется, закусил удила. И, обернувшись к продавцу самогона, обрезает того:
— Хлебало завали! — и с силой дёргает юношу за одежду. Так дёргает, что шиноби слышит, как армяк трещит под мышкой. — Ну так чё, драться надумал?
— Нет, драться с вами я не желаю, — отвечает юноша, но понимает, что его желания никакой роли уже не играют. — Но и оружие своё вам я не дам.
— Офигеть ты дерзкий, — зло и весело оскаливается Абрам. — Уважаю таких. Но уважаю недолго, сейчас я тебя здесь у-ко-ко-шу!
⠀⠀
⠀⠀
Глава тринадцатая
⠀⠀
— Укокошь его, Абраша, укокошь! — призывно и радостно завизжала пьяная девица.
— Абрам, на кумпол его, — рекомендовал один из товарищей здоровяка. — Кумполом в носопырку…
— Ну хватит, Абрам! Завязывай, — один лишь кабатчик пытается урезонить хулигана. — Опять полиция нагрянет. Опять будут вымогать из-за тебя…
— Бросай свою палку, — распылялся здоровяк, даже не оборачиваясь к «голосу разума», — давай драться. Или что? Обгадился, сопля? Где там твои науки боевые, давай, показывай, что можешь…
«Показывай, что можешь!».
А что мог показать юноша, едва покинувший весовую категорию в пятьдесят три килограмма, здоровяку в сто девяносто сантиметров ростом и добрый центнер весом. Никакого поединка у них не вышло бы. Избиение, и только.
— Вломи ему, Абраша, — продолжала визжать деваха, — пусть умоется юшкой, — и её поддержал ещё и, кажется, самый пьяный человек в кабаке. Он, привстав со своего места и покачиваясь, посоветовал:
— Вломи ему, вломи!
— Гаврила, — прикрикнул на пьяного кабатчик, — угомонись ты-то, чего ты взбеленился?! Совсем, что ли…?
— Да не люблю я вот этих вот… синоби, — пояснил свою позицию пьяный, продолжая качаться и держась за стол, чтобы не свалиться, — корчат из себя не пойми кого… Чепушилы… А сам вон стоит, обгадился уже от страха. Додик… Разбей ему линзы, Абраша…