— Простите, чем, я не расслышал, барыжил он?
— Да он это… тяжелобольным гоям всяким продавал пирамидки из бетона, маленькие такие, — Кубинский показывает размеры пирамидок. — Вот такие вот… Крашеные.
— То на могилки украшенья, что ли? — не понимал шиноби.
— Ха-ха, — смеётся продавец половиков, и трясёт головой, — На могилки! Нет, он для выздоровления им продавал, но получалось — да, на могилки. Он загонял им, что пирамидки те жутко волшебные и лечат все болезни.
— Но как же крашеный бетон способствует выздоровленью? — удивлялся Свиньин.
— Да никак! — восклицал Кубинский. — Говорю же, он работал с тяжело больными, а те… — преподаватель актёрского мастерства машет рукой. — Им же могила светила, они, как утопающий, за любую соломку хвататься будут, вон он с этих-то больных-то все соки и выжимал. Да-а, ловкий подлец. Нашёл свою нишу, плотно работал в ней, реклама, промоушен, то да сё… И сделал хороший капитал. А потом, когда разжился, понял, что тема сдувается, что людишки обозлились и некоторые родственники усопших ему уже лицо хотят отрезать, он по-быстрому вложился в юриспруденцию. Купил должность… Теперь главный судья у мамаши… Родственничек его, Рудик, теперь первый бандос в Кобринском… Шекели лопатой сгребать не успевает. Династия у них получается. Они, я так думаю, уже всю свою родню подтянули. Тот шкет, убежавший жаловаться, не даст соврать, — Кубинский вздыхает с завистью. — Вот так вот люди и поднимаются к высотам.
— К тому же он мозг умеет выжигать словами, — напомнил ему шиноби. И продолжил: — И вы, презрев благоразумье, лишь яростью своей ведомы, решили с той семьёй схватиться из-за пустяка. Вдруг бросить вызов целому семейству, что в Кобринском одно из первых. Да вы храбрец, Кубинский, такой храбрец, каких я и не видел.
— Да ничего я никому не бросал, — вздыхает преподаватель актёрского мастерства. — Ну, знал я, конечно, что шнырь этот на Рудика работает, но кто ж знал, что он родственник самого судьи?
— Сам Рудик, значит, вас не впечатлял? — с сарказмом замечает Свиньин и думает: «Как хорошо, что мы дошли, поместья вот уже ворота. Впредь от него держаться надо дальше, неплохо б его вексель обналичить. Но для того найти менялу можно. А с этим яростным торговцем дел больше не иметь».
⠀⠀
Он ещё издали смог понять, что големы, стоявшие у ворот в поместье, не самого лучшего качества. Как правило, хозяйки больших угодий, кровные матери или, как их называют в просторечье, — мамаши, выставляют у главных ворот своих лучших бойцов. Самых рослых и самых мощных искусственных созданий, что только смогли вывести их алхимики. Конечно, каждый приезжающий в поместье такой матери должен осознавать её мощь, должен понимать, что одного движения руки кровной госпожи будет достаточно, чтобы дюжина, а то и полтора десятка трёхсоткилограммовых монстров, закованных в железо, двинулись на супостата. Но тут, у ворот, големы стояли без лат, и юный шиноби ещё издали отметил, что оба голема не так уж пугающе выглядят. Оба они не дотягивали до трёх центнеров и до трёх метров в высоту. А один, тот, что был справа, при этом стоял ещё и немного скособочившись, словно его скрутил какой-то големный сколиоз. Свиньин подумал, что люди мамаши Эндельман немного наплевательски относятся к имиджу мощи своей госпожи. Ничего другого ему в голову не пришло. А у ворот крутился какой-то молодой человек ростом в два метра, и никак не меньше; он носил очки с замотанной изолентой дужкой и волосы насыщенного розового цвета. Молодой человек был прыщав, в ушах его были серёжки, явно сделанные им самим, на нём была мешковатая одежда, дешёвая и не очень чистая, а широкие брючины его штанов и вовсе были спущены в грязь. В общем, вид молодого человека был непрезентабельный.
«Обычный пытмарк, как и во всех усадьбах, где правят кровные», — отметил для себя Свиньин.
А этот долговязый человек сразу пошёл к нему и к Кубинскому навстречу, он улыбался радушно, насколько мог, и, подойдя, заговорил, обращаясь к торговцу половиками:
— Кровный господин! Здравствуйте. Я небинарная особа Киса, моё местоимение «они».
— Да заткнись ты, осёл болотный… Лезет тут со своими местоимениями, — отвечал ему Кубинский с большим пренебрежением во взгляде и голосе. — Плевать мне на твоё местоимение… Дурошлёпина! Чего пристаёшь? Чего надо?
И его можно было понять; в дальнейшем господину преподавателю актёрского мастерства придётся пребывать без охраны, как его заранее и предупреждал шиноби. От этого настроение у преподавателя было, что называется, не очень.