Глаза торговца начали наливаться кровью, он уже собрался ответить что-то своему пленнику, сказать тому какую-то грубость или ругательство, но Ратибор его опередил вопросом:
— Послушайте, а в чём здесь цимес? Мне ваши инвестиции совсем не очевидны.
Торговец сразу подобрел и забыл про ругань, видно, мысли о прибыли настраивали его на душевный покой:
— Так это же просто — по договору с палачом Гатчины я должен этого, — Барух кивает на клетку, — хулигана сжечь. Но я подумал: а чего же сжигать его просто так. Сожжение впустую, это же нелепое расточительство. Такое интересное событие можно к чему-нибудь приурочить. Ну, вы понимаете.
— Простите, но не очень, — шиноби всё ещё не улавливал мысли.
— Ну, к примеру, вы соберётесь открыть, допустим, небольшой перегонный заводик, или сверчковую ферму, и хотите придать этому событию какую-то значимость… И тут я… А пожалуйста, не хотите ли ритуальный костерок с настоящим еретиком, чтобы всем вашим знакомым запомнилось это событие?
— Сволочь ты! — ревёт из тарантаса еретик. — Чтоб ты сдох! Вместе с открытием своей сверчковой фермы!
Он даже тянет руку из-под дерюги, чтобы схватить Боруха, но тот легко уворачивается от скрюченных пальцев пленника и продолжает выкладывать юному попутчику свои неординарные прожекты:
— Или, опять же к примеру, вы уважаемый человек и выдаёте свою дочь замуж. И что?
— И что? — Свиньин начинает догадываться, но всё ещё не уверен в своих догадках.
— Вот и я вас спрашиваю: и что? — продолжает торговец. — Чем вы удивите людей? Подумаешь, свадьба дочери. Может, вы пригласите сто человек гостей, и что, думаете, ваши соседи удивятся и скажут: как хорош был Борух? — он качает головой с полным сожалением. — Молодой человек. Я вас умоляю, — торговец машет рукой на шиноби так, как будто это он его расстроил, а не какие-то гипотетические люди. — Они сразу скажут: подумаешь! Вот удивил! Да у Ицхака на свадьбе его третьей дочери было сто двадцать гостей! А ещё в прихожей раздавали настоящую мацу всем бродягам с улицы.
— Полагаете? — вежливо интересуется шиноби.
— Полагаю? — почти возмущается торговец. — Знаю! — он кивает головой. — Я знаю этих людей. То сволочи, а не люди! — и тут же оживляется. — Но если вдруг на свадьбе дочери вы решите сжечь еретика… — он поднимает палец к небу.
— Сволочь — это ты, а не люди! — доносится из клетки.
— Молчи, подлец! Не мешай! — коротко бросает торговец и продолжает: — Но если вы сожжёте на свадьбе еретика прямо перед «Мазельтов»… все скажут: вот это была свадьба. Её потом ещё лет десять будут вспоминать. Уверяю вас! Уверяю!
— Это кощунство! — орёт еретик из-под рогожи. — Скотская ты морда! Это кощунство!
— Какое кощунство! Раввины всё одобрили, дуралей! — дискутирует с еретиком попутчик юноши с удивительным спокойствием и закатывает глаза к небу. — Барух Ато Адой-ной. И ты теперь можешь кричать всё, что тебе вздумается. Тебя никто не слышит. Ты вообще-то уже мертвец, ты просто говорящие головёшки. Тебя должны были сжечь ещё позавчера, — и снова обращается к Ратибору: — А вы как считаете?
— Сомнений нет, такую свадьбу все запомнят. Ещё бы кто-нибудь забыл, — отвечает юноша.
— Вот и я о чём! И самое главное, — продолжает торговец, — в этом вопросе не нужно зацикливаться на свадьбах. Сожжение еретика украсит и похороны! Представьте себе, господин синоби, эту удивительную картину. Кладбище. Дождь. Грязь. Рыдающие женщины, печальный раввин, которому мало заплатили, но который не смог отмазаться, так как он родственник усопшего. Скучающие дети, зеваки, ждущие халявного застолья… И-и… тут — раз! Всё меняется. Дым от костра. И орущий грешник! А вокруг люди, люди, что сбежались на всё это посмотреть со всего кладбища! И все сразу спрашивают, все хотят знать, что тут происходит, кого это с такой помпой хоронят. Каково? А? Да. Только Караваджо не хватает, чтобы это запечатлеть.
— Да ты угомонишься, людоед проклятый?! — орёт приговорённый. Он, кажется, даже стал трясти клетку, так на него подействовала картина, нарисованная его владельцем. И он снова орёт: — А-а-а-а-а. Останови уже свой мрачный гений, негодяй!
А молодой человек, меж тем, уже начинает подумывать, что предпочёл бы болтливого возницу, чем вот таких вот ярких попутчиков. Но пока виду не показывает. Он просто идёт рядом с торговцем и вежливо слушает его.
— По сути, это дело вкуса, — продолжает тот, не обращая внимания на вопли приговорённого к сожжению. — Свадьба, похороны… Пусть клиент сам выберет, какую знаменательную веху в жизни отметить, я бы так сказал, с огоньком!