— Фииилииипп Аааркаадьииич! — протяжно доносилось из темноты.
— Я же вернул морковь! — задыхаясь, выпалил я.
— Но ты одну испортил! Поэтому будешь наказан!
Я на бегу обернулся: позади снеговик, уже огромный, размером с экскаватор, нёсся за мной. По бокам от него прыгали круглые комки снега. С каждым мгновением они разрастались, вбирая в себя льдинки из метели. «Только бы он не кидался ими», — едва я успел это подумать, как один снаряд просвистел над головой. Я пригнулся и затормозил. И вовремя.
Он размозжился в пяти шагах передо мной и стал расти. Я, не мигая, смотрел, как путь к подъезду перегородила снежная стена. Белая масса не была плотно спрессована, а двигалась, словно живая. Заворожённый, я с усилием заставил себя оторвать от неё взгляд и посмотреть назад. Снеговик был уже близко. Я просунул в стену ногу — увязла. Я закричал и замахал руками, шурша пакетом. До этого мне было страшно, а теперь я оказался на грани безумия от ужаса. Едва не оставив внутри ботинок, рывком вытащил ступню. Пошевелил пальцами и облегченно вздохнул, потому что думал, что за несколько секунд их отморозил. А потом вообще едва не потерял сознание: представил, что меня засосёт в снежную стену. И не узнает моя Катерина, что послала мужа из-за моркови на смерть. «Катюша, прощай!» — прошептал я и на ватных ногах развернулся лицом к снеговику. Умирать — так мужиком.
— Я не хотел поступать плохо!
— Незнание не освобождает от ответственности! — громыхал снеговик.
— Ты отдашь нам самое ценное, что у тебя есть! — взвизгнул один из комков слева.
— Да, то самое! Мясное! — подхватили снежки справа.
Я оторопел. Холод снаружи показался сущим пустяком, по сравнению с морозом, сковавшим внутренности. Руки невольно скрестились у ширинки.
— Это нечестно! Вы можете жить и без моркови, а как же я без этого?
Я задрожал от напряжения. Зачем я пропил деньги? Вся жизнь теперь насмарку. Глаза щипало не то от ветра, не то от горечи предстоящей утраты.
— Не дамся!
Я выставил руки с пакетом вперёд.
— Жадный ты, — вдруг миролюбиво сказал снеговик. — Эх, люди-люди!
Я зажмурился, готовясь к худшему. Как почувствовал ледяное дыхание снеговика, так и потерял сознание. Когда очнулся, то лежал у подъезда. Без пакета. И самого ценного не чувствовал. Побежал домой. На глазах навернулись слёзы. Вбежал и прямо в уличной одежде упал на диван. Не постыжусь сказать — я рыдал. Тело, попав с мороза в натопленную квартиру, горело. От духоты не хватало воздуха, но сил не было, чтобы снять куртку. Катюша подошла и робко спросила:
— Филя, что с тобой? — Она склонилась надо мной и положила ладонь между моих вздрагивавших лопаток.
Но я был безутешен.
— Всё, Катька, любимая моя, никчёмный я теперь.
Я вытер с лица вязаной шапкой пот и слёзы.
— Ты о чём? — нежно спросила она.
— О тооом!
И я взвыл. Катя прижалась ко мне, я услышал, как она с шумом втянула воздух:
— Да ты напился, скотина! Опять от тебя несёт. Что ж за мужик мне достался?..
И в голосе уже звучал гнев. Но спорить и по порядку объяснять я физически не мог:
— Да, я пил, но я уже не мужик! — причитал я. — Он всё забрал.
Она оторопела. Быстро заморгала. Глаза тёмные, как крепкий кофе. Я уж и забыл, какие они чудесные.
— Филя, тебя ограбили?
— Да! Лишили самого дорогого, что было при мне! — Я всплеснул руками.
— Да что ж ты сразу не сказал? В полицию звонить надо!
Катя потянулась к телефону.
— Полиция тут не поможет. Я должен смириться.
— Не за такого Филиппа я выходила замуж!
Дерзким огнём вспыхнули карие глаза. Щеки заалели. Губы задрожали. А грудь заколыхалась от волнения. И тут я понял. Вернее, почувствовал, что всё на месте.
Давненько мы с Катюхой так не отжигали. Молодость вспомнили. А про Новый год забыли — даже телек не включали. Только очухались, как петарды на улице загрохотали.
Поутру я вышел. А кругом уж Новый год наступил. Солнышко, казалось, грело. Я иду себе, посвистываю. А передо мной на детской площадке — снеговики. Два с морковками вместо носов, а третий, самый рослый, с итальянской колбасой. Вот с тех пор от алкоголя воротит. И колбасу не ем.
Как закончил Аркадьич рассказ, так и замолк. Призадумался, значит. Вздохнул тяжело так и на меня взгляд поднял. Тоскливый. Как у старой иномарки, что грязной стоит у подъезда.
Тренькнул мобильник Аркадьича — мы оба вздрогнули. Уставился он на экран.