Хотя во время обеда Моррисон пребывал в каком-то оцепенении, но уже ощутил, что давление на него прекратилось. Он не слышал больше действовавших на психику голосов, энергичных объяснений и доводов, не замечал навязчивых улыбок и склоненных к нему голов.
Они ясно и деловито дали ему понять, что он не покинет больше Грот до окончания эксперимента. А бежать из Грота было практически невозможно.
Время от времени он ловил себя на одной мысли: «Я действительно согласился на минимизацию!»
Они отвели его в предоставленную ему в Гроте комнату, где он мог просматривать через стереоскоп книги-фильмы, даже на английском языке. Видимо, чтобы какое-то время он мог ощутить близость дома. Он сидел с закрепленным на глазах стереоскопом. Пленка все шла и шла, но мысли его были заняты совершенно другим.
Он действительно согласился на минимизацию!
Ему сказали, что он может заниматься чем угодно, пока за ним не придут. Он может делать все, что захочет, кроме ухода из Грота. Повсюду расхаживали охранники. Чувство страха, как отметил про себя Моррисон, понемногу исчезало. Это, видимо, следствие его отрешенности от всего окружающего и присутствия всего одной мысли, которая уже начинает терять свой смысл. Он действительно согласился на минимизацию! Чем дольше, подобно стуку хронометра, слова звучали в его голове, тем безразличнее становился их смысл. И на его месте образовывался вакуум. Как-то отстраненно до него дошло, что кто-то открыл дверь комнаты. Этот кто-то, подумал он безразлично, пришел за ним. Сняв стереоскоп, он равнодушно поднял глаза. На какую-то секунду в них вспыхнула слабая искра интереса.
Это была Софья Калныня. Она показалась ему красавицей даже при нынешних неопределенных чувствах.
— A good afternoon to you, gentleman,— сказала она по-английски.
Он слегка поморщился: приятнее было бы слышать русский, чем английский с таким кошмарным акцентом.
Он ответил ей сердито:
— Говорите, пожалуйста, по-русски, Софья.
Хотя его русский мог вызвать у нее такую же реакцию, как ее английский, но это мало его волновало. Благодаря им он оказался здесь, и если его несовершенства им неприятны, то это их проблемы.
Слегка пожав плечами, она продолжила уже по-русски:
— Конечно, конечно. Если это доставляет вам удовольствие.
Она посмотрела на него задумчиво. Он совершенно спокойно встретил ее взгляд. В этот момент его мало интересовало все окружающее. И она волновала ровно настолько, насколько все остальные предметы в комнате. И вовсе не казалась красавицей.
— Вы, кажется, согласились пуститься с нами в это «плавание»? — спросила, наконец, Софья.
— Согласился.
— Вот и хорошо. Мы все вам благодарны. Если честно, я не думала, что вы пойдете на это. Вы — американец... Теперь хочу извиниться.
Моррисон проговорил со сдержанной злостью, переходящей в интонацию раскаяния:
— Я не добровольно. Меня уговорил эксперт.
— Наталья Баранова?
Моррисон кивнул.
— О, это она умеет, — заметила Калныня. — Не всегда по-доброму, но своего добивается. Меня тоже пришлось когда-то убеждать.
— Почему? — спросил Моррисон.
— По другой причине, очень для меня важной.
— В самом деле? И что это за причина?
— Это совершенно неважно для вас.
В комнате повисла напряженная пауза.
— Пойдемте, мне приказали показать вам корабль, — сказала Калныня.
— Корабль? Так вы это уже давно планировали? И у вас было время на его постройку?
— Не пугайтесь, не для изучения мозга Шапирова изнутри. Все совсем не так. Корабль предназначался для других, более простых целей, но им единственным мы можем сейчас воспользоваться. Пойдемте, Альберт. Наталья считает, что вы поступите мудро, если прямо сейчас познакомитесь с кораблем, почувствуете его изнутри. Возможно, вполне земное назначение этого аппарата примирит вас с поставленной задачей.
Моррисон откинулся на спинку стула.
— Зачем мне его сейчас видеть? Неужели нельзя дать время свыкнуться сначала с мыслью о предстоящем?
— Но это же глупо, Альберт. Чем дольше вы будете сидеть в этой комнате и предаваться мрачным размышлениям, тем больше будете чувствовать неуверенность. Кроме того, у нас совсем не осталось времени. Как долго еще мы можем наблюдать разрушение организма Шапирова и позволять постепенно отмирать его мозгу и мыслям? Корабль должен отправиться в «путешествие» завтра утром.
— Завтра утром, — пробормотал Моррисон. В горле у него пересохло. Он глупо уставился на часы.