— Так вот у меня оно такое. Перевернутое.
Регулировщик застыл с открытым ртом.
— Значит вы все видите…
— Да. Будьте добры, не заденьте моего лица своими ботинками.
Регулировщик сделал шаг в сторону.
— Значит, для вас я…
— Да, вы стоите вверх ногами.
— Боже праведный, вот несчастье!
— Нисколько, я привык.
Регулировщик задумался, потом хитро улыбнулся.
— Все это, приятель, вы придумали, чтобы не платить штраф!
— Но ведь глаз — линза?
Регулировщик задумался.
— Вот что. Пойдемте, пусть разберется начальство!
Они пошли. Регулировщик внезапно остановился.
— А вам при вашем зрении не трудно ходить?
— Как сказать. Мне надоело видеть ноги вверху. И дорогу вверху. От этого болит шея.
Начальник выслушал сделанный шепотом доклад регулировщика.
— Чецуха. Такого не может быть. Скажите, где моя голова?
— Вон там, внизу.
— Ничего подобного, вы сами показываете пальцем вверх!
— Для вас это верх, а для меня — низ.
— Гм-м. Значит, вам кажется, что вы ходите вверх ногами?
— Нет. Это вам кажется, что вы ходите вверх головой. У меня все нормально, как в учебнике физики.
— Послушайте! Если вам поверить, то вы исключение из правила.
— Ничего подобного, это вы исключение из правила. Господи, опять ваши ботинки возле моего лица. Прошу вас…
— Хорошо, я отойду… Я каждый день чищу ботинки. Еще вопрос. Как вы пьете и едите?
— Как? Обычно, как все. Из стакана и из ложки.
Начальник возликовал.
— Если б все было так, как вы рассказываете, то любая жидкость лилась бы мимо вашего рта!
— Ну, знаете! Тогда, простите, вам неизвестен закон тяготения.
— То есть?
— Жидкость никогда не выльется из-за своей тяжести.
— Куда она, по-вашему, притягивается?
— Вон туда, вверх.
— Вы снова показываете вниз!
— Я уже вам объяснял…
— Ах да…
Начальник был сообразительном, образованным человеком.
Он вытащил из кармана газету.
— Ну-ка, почитайте, что здесь написано.
– “Атнеднопсеррок огешан илисорпоп ым”…
— Вы читаете с нижнего правого угла, справа налево вверх??
— А как же иначе?
— И вам все это понятно?
— Конечно. Мой мозг сразу же поворачивает текст как надо.
— Зрение не переворачивает, а текст переворачивает? Странно.
— Ничего странного. Может быть, это своего рода компенсация за мою физическую нормальность.
— Вы считаете это нормальным — видеть все вверх ногами?
— Повторяю, именно это и есть нормально. А вот то, как видят остальные…
— Значит, по-вашему, мы ненормальные: Но нас ведь большинство!.
— Ну, это еще не аргумент.
Регулировщик задал мучавший его вопрoc: — Скажите, а вы не пытались приспособиться ко всем…
— Что вы имеете в виду?
— Ну, чтобы низ стал верхом и так далее?
— О, конечно, конечно. В молодости.
— И что вы для этого делали?
— Занимался акробатикой. Пытался ходить на руках. Как йог, часами стоял на голове.
— Ну и как?
— Просто мне несколько раз наступили на руки. Простите, опять ваши ботинки…
Начальник и регулировщик умолкли.
Затем регулировщик сказал:
— Я вас немного провожу. Осторожно, здесь у нас, наверху, то есть на вашем низу, болтается люстра. Слишком низко. Не заденьте ее ногами. А вообще-то очень странный случай. Гм. Что вы видите, когда идете со мной? Ах, вы уже говорили. Ботинки. Знаете, я, между прочим, цингу диссертацию. Вы бы мне могли помочь. Редкий случай в практике. Вы бы не разрешили мне как-нибудь зайти к вам? Просто потолковать поподробнее…
— Отчего же, пожалуйста. Запишите адрес.
— А как вас лучше разыскать?
— Я живу в семиэтажном доме, на последнем этаже. Лучше всего заходить с крыши, через второе окно от правого угла…
Регулировщик исчез в темноте…
И. ВАРШАВСКИЙ. В атолле
— Мы теперь можем сколько угодно играть в робинзонoв, — сказал папа, — у нас есть настоящий необитаемый ойтров, хижина и даже Пятница.
Это было очень здорово придумано — назвать толстого неповоротливого робота Пятницей. Он был совсем новый, и из каждой щели у него проступали под лучами солнца капельки масла.
— Смотри, он потеет, — сказал я.
Мы все стояли на берегу и смотрели на удаляющегося “Альбатроса”. Он был уже так далеко от нас, что я не мог рассмотреть, есть ли на палубе люди. Потом из трубы появилось белое облачко пара, а спустя несколько секунд мы услышали протяжный вой.
— Все, — сказал папа, — пойдем в дом.
— А ну, кто быстрее?! — крикнула мама, и мы помчались наперегонки. У самого финиша я споткнулся о корень и шлепнулся на землю, и папа сказал, что это несчастный случай и бег нужно повторить, а мама спросила, больно ли я ушибся. Я ответил, что все это ерунда и что вполне могу опять бежать к берегу, но в это время раздался звонок, и папа сказал, что это, вероятно, вызов с “Альбатроса” и состязание придется отложить.
Звонок все трещал и трещал, пока папа не включил видеофон. На экране появился капитан “Альбатроса”. Он по-прежнему был в скафандре и шлеме.
— Мы уходим, — сказал он, — потому что…
— Я понимаю, — перебил его папа.
— Если вам что-нибудь понадобится…
— Да, я знаю. Счастливого плавания.
— Спасибо! Счастливо оставаться;
Папа щелкнул выключателем, и экран погас.
— Пап, — спросил я, — они навсегда ушли?
— Они вернутся за нами, — ответил он.
— Когда?
— Месяца через три.
— Так долго?
— А разве ты не рад, что мы, наконец, сможем побыть одни и никто нам не будет мешать?
— Конечно, рад, — сказал я, и это было чистейшей правдой.
Ведь за всю свою жизнь я видел папу всего три раза и не больше чем по месяцу. Когда он прилетал, к нам всегда приходила куча народу, и мы никуда не могли выйти без того, чтобы не собралась толпа, и папа раздавал автографы и отвечал на массу вопросов, и никогда нам не давали побыть вместе по-настоящему.
— Ну, давайте осматривать свои владения, — предложил папа.
Наша хижина состояла из четырех комнат: спальни, столовой, моей комнаты и папиного кабинета. Кроме того, там была кухня и холодильная камера. У папы в кабинете было очень много всякой аппаратуры и настоящая электронносчетная машина, и папа сказал, что научит меня на ней считать, чтобы я мог помогать ему составлять отчет.
В моей комнате стояли кровать, стол и большущий книжный шкаф, набитый книгами до самого верха. Я хотел их посмотреть, но папа сказал, что лучше это сделать потом, когда мы полностью осмотрим остров.
Во дворе была маленькая электростанция, и мы с папой попробовали запустить движок, а мама стояла рядом и все время говорила, что такие механики, как мы, обязательно чтонибудь сожгут, но мы ничего не сожгли, а только проверили зарядный ток в аккумуляторах.
Потом мы пошли посмотреть антенну, и папе не понравилось, как она повернута, и он велел Пятнице влезть наверх и развернуть диполь точно на север, но столб был металлический, и робот скользил по нему и никак не мог подняться.
Тогда мы с папой нашли на электростанции канифоль и посыпали ею ладони и колени Пятницы, и он тогда очень ловко взобрался наверх и сделал все, что нужно, а мы все стояли внизу и аплодировали.
— Пап, — спросил я, — можно, я выкупаюсь в океане?
— Нельзя, — ответил он.
— Почему?
— Это опасно.
— Для кого опасно?
— Для тебя.
— А для тебя?
— Тоже опасно.
— А если у самого берега?
— В океане купаться нельзя, — сказал он, и я надумал, что, наверное, когда папа таким тоном говорит “нельзя” там, на далеких планетах, то ни один из членов экипажа не смеет с ним спорить.
— Мы можем выкупаться в лагуне, — сказал папа.
Право, это было ничуть не хуже, чем если бы мы кутались в настоящем океане, потому что эта лагуна оказалась большим озером внутри острова и вода в ней была теплая-теплая и совершенно прозрачная.
Мы все трое плавали наперегонки, а потом мы с папой ныряли на спор, кто больше соберет ракушек со дна, и я собрал больше, потому что папа собирал одной рукой, а я двумя.
Когда нам надоело собирать ракушки, мы сделали для мамы корону из веточек коралла и морских водорослей, а папа украсил ее морской звездой.