Наконец — чтобы не утомлять вас продолжением списка совпадений — еще одна последняя цитата.
«С рассветом… регулярные войска германской армии атаковали наши пограничные части на фронте от Балтийского до Черного моря и в течение первой половины дня сдерживались ими. Со второй половины дня германские войска встретились с передовыми частями полевых войск Красной Армии. После ожесточенных боев противник был отбит с большими потерями. Только в Гродненском и Крыстынопольском направлениях противнику удалось достичь незначительных тактических успехов и занять местечки Кальвария, Стоянув и Цехановец, первые два в 15 км и последнее в 10 км от границы. Авиация противника атаковала ряд наших аэродромов и населенных пунктов, но повсюду встречала решительный отпор наших истребителей и зенитной артиллерии, наносивших большие потери противнику. Нами сбито 65 самолетов противника. В 18 час. 20 мин., после тщательной высотной разведки, донесшей свои наблюдения с расстояния свыше двухсот километров из тыла противника, вылетели первые соединения тяжелой советской авиации, предназначенные для бамбордирования транспортных магистралей и узлов прифронтовой полосы, занятой немецкими войсками, — Тарнополя, Львова, Ровно, Сарн и Ковеля».
Попробуйте определить теперь, где строки из повести, а где — из реальной сводки Главного командования Красной Армии за 22 июня 1941 г., опубликованной в «Правде»? На этот раз я усложнил задачу, убрав абзацы[6]. И сделал это еще и потому, чтобы вы увидели, насколько схожи, насколько слитно смотрятся выдуманный текст и официальный документ. Прочтя сводку (а не повесть Шпанова), любой советский человек мог бы решить, что в ближайшие часы враг будет действительно отброшен от границ, а потом…
О том, что было бы потом, поговорим чуть позже. А пока разберемся, откуда в легковесной книжонке столько попаданий в цель, откуда такая точность?
В уже упоминавшемся материале о Шпанове Кир Булычев предположил, что повесть писалась быстро, так сказать, на злобу дня. На самом деле утверждение о том, что Шпанов второпях состряпал повесть на заказ, — еще один миф о «Первом ударе». То что на злобу — да, согласен. Но ни о какой быстроте не может быть и речи: отрывки из повести были опубликованы в 1936 году, а полностью она появилась лишь в 1939 году — довольно большой срок для создания «халтурки». Куда Шпанову до нынешних звезд фантастики, выпекающих по пять-шесть романов в год!
А между тем, внимательно прочтя «Первый удар», любой человек убедится, что ни о какой спешке речи быть не может. Можно иронизировать над величиной литературного таланта автора, но обвинить его в поверхностности — несправедливо. Кропотливость проявляется не в разработке сюжета или работе над словом, а в конструировании ситуации. И здесь таланту Шпанова можно лишь позавидовать. Ведь, работая над повестью, Шпанов мог использовать лишь официальные источники информации — и он их действительно активно использовал. Вот характерный пример. Отмечая 20-летие изгнания немецких войск с Украины, газета «Красная звезда» писала в передовице: «В тот же миг, когда фашисты посмеют нас тронуть, Красная Армия перейдет границы вражеской страны… Наша оборона — это наступление. Красная Армия ни единого часа не останется на рубежах, она не станет топтаться на месте, а стальной лавиной ринется на территорию поджигателей войны… Империалистический зверь будет сокрушен в своем логове, и сокрушен так, что уже больше подняться не сможет». Эти слова писатель подхватил и практически дословно привел в повести, вложив в уста одного из героев: «Мы с вами, товарищи, живем у самой границы, но это не пугает нас. Мы знаем: в тот же миг, когда фашисты посмеют нас тронуть, Красная Армия перейдет границы вражеской страны. Наша война будет самой справедливой из всех войн, какие знает человечество. Наша оборона — наступление. Красная Армия ни единого часа не останется на рубежах, она не станет топтаться на месте, а стальной лавиной ринется на территорию поджигателей войны. С того момента, как враг попытается нарушить наши границы, для нас перестанут существовать границы его страны».
Это — пример прямого копирования фактов действительности и экстраполяции их в близкое будущее. Однако грош цена была бы повести, если б Шпанов ограничился лишь этим. Но нет, он сумел даже на основе неполных и искаженных идеологией материалов создать реалистическую картину грядущих событий, выступая не только как описатель, но и как аналитик. К примеру, командующий ВВС Прибалтийского округа генерал Г.П. Кравченко заявляет: «Я не верю тем данным, которые мы имеем в печати и которые говорят о большом количестве потерь самолетов на аэродромах. Это, безусловно, неправильно. Неправильно, когда пишут, что французы на своих аэродромах теряли по 500—1000 самолетов. Я основываюсь на своем опыте. Во время действий на Халхин-Голе для разгрома одного только аэродрома мне пришлось вылетать несколько раз в составе полка. Я вылетал, имея 50–60 самолетов в то время, как на этом аэродроме имелось всего 17–18 самолетов». Это было сказано в конце 1940 года, когда книжка, в которой воздушными ударами начисто громились вражеские аэродромы, уже стала опальной. Но прав оказался не генерал, а литератор — и это подтвердилось очень скоро. Точность прогноза не случайна: не забывайте, за плечами писателя было около двадцати лет службы в авиации. В отличие от генерала Кравченко Шпанов не принимал участия в боях, но, исходя из своего летного опыта и опыта своих товарищей, смог правдоподобно воспроизвести на бумаге сражения будущей войны.