Выбрать главу

– Живут своим правом.

Почему-то спокойствия эти новости не добавляли.

– Верят в пророка. Но так-то люди тихие, безобидные, если к ним не лезть.

– А…

– Вот. – Тонкий палец, правда, без маникюра, вновь ткнул в снимок. – Видите? У него на шее.

– На шее?

Чарльз склонился над фотографией. На шее у потенциального родственника и вправду было какое-то пятно, но его Чарльз, говоря по правде, принял за обыкновенный дефект фотографической пластины.

– Это хвост Великого Змея. Всем мужчинам, которые прошли посвящение, наносят рисунок.

На столе появилась лупа, которую Чарльзу протянули весьма вежливо. А он так же вежливо принял. Правда, особой пользы она не принесла. Снимок, отпечатанный на не самой лучшей бумаге, был крупнозернистым, и пятно оставалось пятном, даже если смотреть на него вооруженным глазом.

– Еще на руке, вот, тут виднее. – Девица повернула фотографию. – И белая лента на шляпе. Так что не думайте, не случайное пятнышко-то.

– И главное, рожа знакомая, – осклабился нелюдь. – Я его точно видел.

– Да кто же не видел?

Девица тоже оскалилась, правда, в отличие от родственника зубы у нее были целыми, да и клыки не выпирали. Что не могло не радовать.

– Это один из сыновей пророка. В прямом смысле слова. – Она плюхнулась на табурет, который вновь заскрипел, но, к величайшему удивлению Чарльза, не развалился. – У пророка семьдесят пять жен.

– Сколько? – Вот теперь Чарльз по-настоящему удивился.

Он и с одной-то еле справлялся. То есть не с женой, счастливого брака удалось избежать неимоверными усилиями, хотя надо полагать, теперь маменька удвоит рвение в попытках его женить. И думалось об этом не слишком радостно.

А тут семьдесят пять!

– Вообще-то, все женщины общины считаются его женами. – Нелюдь сцепил руки на груди. – Он может призвать к себе любую, которая понравится.

– А как же их… мужья?

– Будут рады, а уж если та понесет… Впрочем, все дети общины считаются детьми пророка.

Чарльз закрыл глаза, успокаивая гнев и Силу, что в последнее время бурлила бесконтрольно. Не иначе, от нервов.

– Но на самом деле он всегда точно знает, в ком есть кровь Великого Змея. И да, своих дочерей он берет в жены в первую очередь.

– Это же…

– Это свободная община, – пояснила девица и поморщилась. – А еще у них есть пушка, маги и ружья, потому их, конечно, недолюбливают, но воевать…

– Все одно кроме пушки, магов и ружей там взять нечего, – добавил ее брат-страшилище.

– И как же мне быть?

Почему-то подумалось, что предыдущий его план, явиться и потребовать сестру, не выдержит столкновения с реальностью.

– Подумать надо.

– И матушку спросить, – добавила девица, почесав щеку. – Матушка точно знает.

Чарльз лихорадочно шевелил мозгами. А что, если обратиться к шерифу? Должен же быть в этом захолустье шериф. И вообще какие-нибудь войска. Можно им заплатить или…

Там, дома, ему доходчиво объяснили, что Августа – особа совершеннолетняя, вольная поступать так, как ей самой заблагорассудится, а потому искать ее полиция не станет.

Что-то подсказывало, что здесь ответят примерно то же самое.

Может, правда, не столь вежливо.

– А знаете что? – Чудовище громко хлопнуло в ладоши. – Приходите к нам вечерком. На ужин. Там и потолкуем, заодно матушка чем сподмогнет.

Еще чего не хватало!

Но вежливость требовала согласиться.

Прежде Эдди не слишком-то спешил тянуть в дом всяких там… Нет, притащил однажды щенка с перебитой лапой, потом еще сокола, которого сам выходил. Котенка горной пумы.

И так, по мелочи. Но это же другое.

– Гость? – Матушка если и удивилась, то виду не подала, но взгляд ее, полный задумчивости, обратился на меня. – Милисента, мне понадобится помощь.

Вот уж не было печали.

Нет, обычно я не против заниматься стряпней. Я даже умею. Мамаша Мо, которую, что характерно, тоже в дом притащил Эдди и случилось это лет десять тому назад, меня хорошо учила. Но одно дело сварить похлебку и лепешек напечь, и совсем иное – маяться дурью, придумывая чего-нибудь этакое.

Впрочем, с кухни меня скоро отослали.

Готовиться.

Ага. Можно подумать, я – рисовый пудинг, которому выстояться надо. Только разве с матушкой поспоришь? И к чему оно? Раз спровадили, я и пошла.

Не к себе.

К Эдди.

– Чего думаешь? – Братец отыскался, как и следовало ожидать, на конюшне. Огромная, она предназначалась для двух десятков лошадей, но ныне в ней стояли жеребец Эдди, на редкость пакостливая и кусучая скотина, моя Гроза и матушкина Сметанка, да еще ослик, на котором Мамаша Мо ездит в город.

Эдди вздохнул.

И глянул на меня искоса. Виновато так. Вот что-то не понравился мне ни взгляд этот, ни внезапно прорезавшееся гостеприимство братца. Ни запах, ибо пахло на конюшне не только лошадьми да сеном. Крыша еще когда проседать стала, но в дальнем углу. Теперь еще и мокро там, и опорные столбы подгнивать начали. И по-хорошему надо бы конюшню разобрать, снести лишнее, переложить стены.

А еще не помешает заговорить от крыс и прочей мелкой пакости, которая явно где-то гнездо свила. Я потянула воздух, пытаясь уловить нужное ощущение. И пальцы сложила, позволив выбраться искре Силы.

– Конюшню не спали, – проворчал Эдди.

– Не спалю. Думаю, что девчонке конец.

Он опять вздохнул.

А чего тут вздыхать-то, когда все ясно? Встречалась я с этим самым пророком, который объявил себя потомком Великого Змея. Случайно вышло, но все знают, что он по осени является в город, да не просто так: у Бетти с ним договор, ибо не по доброте душевной собирает она в своем борделе сироток.

Пророк за сироток платит.

Особенно за девочек. Таких вот бледных и хрупких, как та, что глядела на меня со снимка. И главное, что все об этом знают, но…

– А какая еще у них дорога? – сказала мне Бетти, когда я не сдержалась. – Или думаешь, шлюхой быть веселее? А там он, конечно, попользует, но и мужа каждой потом найдет. И будут они жить в тепле да сытости.

И наверное, в чем-то она была права.

Поэтому и смотрели на ее дела сквозь пальцы. Да только одно дело сироты, которые хлебанули горя и поняли, что в жизни им не особо рады, и другое – хрупкая девушка, урожденная графиня.

Такая и руки на себя наложит, ежели что.

– Попробовать стоит, – сказал тихо Эдди. – А деньги нам нужны.

А то я не понимаю, что нужны. Дел-то таких, за которые платят, немного. Вот и перебиваемся свободной охотой, чему Эдди совсем не рад, но понимает, что один не справится. А я ловкая.

И сильная.

И стреляю отлично. Вот только за Билла ему всего две сотни дадут, которых едва хватит, чтобы со старыми долгами расплатиться да угля купить.

– Попробуем. – Мне было жаль девицу.

И если братец ее решит вздернуть новообретенного родственничка, то веревку я ему подам с превеликой радостью.

– Милли. – Эдди чистил жеребца остервенело, и тот замер, чувствуя настроение хозяина, только на меня косился, будто я виновата. – Постарайся вести себя… ну…

– Как?

– Как надо.

– А как надо?

– Милли!

– Что? – Не то чтобы я не понимала. Понимала, только понимание это не радовало совершенно. Опять они с матушкой сговорились за моей спиной.

Для моего же блага.

– Уезжать тебе надо отсюда. – Эдди отвел взгляд.

– Куда?

– На Восток.

– Зачем?

Глупый разговор. Ведь переговорено уже не раз и не два. И… может, в чем-то он прав, здесь я вряд ли найду кого-то толкового, чтобы надежный и верный, чтобы любил, чтобы… не как папаша. Но и там меня никто не ждет. Будто я не видела, как этот графчик на меня поглядывал.

Небось, там, на Востоке, все девицы воспитанные до жути.

Ходят в платьях.

Целыми днями волосы укладывают да букеты составляют. Или говорят о чем-то этаком, моему уму недоступном. И вот кем я там буду?

– Ладно. – Эдди рукой махнул и шлепнул жеребца по крупу. – Как-нибудь да сладится. Матушку не огорчай!

Не огорчу. Можно подумать, я ее люблю меньше. Хотя… я-то люблю, а вот Эдди матушку боготворит. И потому говорить ему про Доусона с его планами никак не можно.