Мишка, не будь дурак, помчался за девчонкой, широкими лапами ломая малину. Михалычу ничего не оставалось, как из кустов вылезти и замахать: беги, мол, сюда. Вредная девка бежала так, что никак не давала прицелиться. Заметив Михалыча, она сначала припустила, только коленки разбитые засверкали, а потом вдруг резко затормозила и тоже в голос: «Ой, зомбииииииии!». И в сторону метнулась. А Михалычу только того и надо было. Плавно нажал на спуск — и все, и грохнуло. Мишка ещё метра три по инерции пробежал и зарылся мордой в траву. А с морды кровь потекла. Оченно потянуло Михалыча на пожрать, с утра-то не позавтракал, с ранья на охоту выбрался. Но негоже. Сначала девка. Девка-то из фермерских, а фермерские, даром, что рядом с лесом живут, недотыкомки. Как на джипах рассекать, это они мастера. А в лесной науке ничего не смыслят и не чуют. Вот и спасай ее, дуреху, теперь.
Михалыч, закинув винтарь за плечо, побрел туда, куда девчонка ускакала. Долго идти не пришлось. Споткнулась, глупая, о корягу, и лбом прямо в сосновый корень. Так и лежала: штанишки короткие, ноги тощие, голова растрепанная, а на шее платочек тот самый, красный, в белый горошек. Вот непутевая! Недовольно замычав, Михалыч взвалил девку на плечи и попер до сторожки. Надо было управиться до темноты — а то как бы волчецы того медведя не обгрызли до самых косточек.
Девка сидела на столе и ногами болтала. Стол добротный, дубовый, сам тесал, сам доски выглаживал. Девка лопала малину и пальцем в стенку тыкала. А на стене фотография в рамочке. Михалыч ее давно нашел, ещё когда в поселении жил. На помойке валялась. На фотографии женщина, крупная, светловолосая, в платье синем, а рядом с ней мальчонка лет пяти. Конечно, не родня они были Михалычу, и не помнил он свою родню, как и все в поселениях. А все же с земли поднял и, уходя, с собой прихватил, а в сторожке на стенку повесил. Ещё и рамочку на ярмарке сторговал, хорошую, латунную и со стеклом. Красиво чтобы. Чужие, свои ли, а глянешь — сердце отогревается.
— Это твоя жена? — спросила девка.
Щеки красные от малины, глаза блестят, патлы торчат во все стороны. Сразу видно, шебутная. И чего в лес поперлась, да через болото?
Михалыч в ответ замычал и головой замотал, в смысле нет.
— А-а, — протянула девка, облизывая замаранные малиновым соком губы. — Вспомнила, вы же не говорите. Твари бессловесные — так вас отец Фёдор называет.
Михалыч на всякий случай оскалил зубы. Девка только хихикнула. И откуда такая бесстрашная? Сначала стрекача задала, а теперь сидит, как у себя дома, и ногами бесстыдно дрыгает.
— А я Машка, — сказала она, отводя с лица волосы. — Хотя дед Муркой кличет. Но мне Машка больше нравится. Мне двенадцать лет, я из дому убежала. А ты… ах да, ты ж не говоришь.
Михалыч, кряхтя, полез в буфет и вынул документ, выданный участковым. Мол, зомби зарегистрирован, мирный, приписан к такому-то поселению, на учете состоит. Зовут Михалыч. Сам Михалыч своего имени не помнил, как и роду-племени, но участковый Семёнов быстро сообразил: живет в лесу, как медведь, значит, будет Михалычем.
Машка удостоверение ухватила, так и сяк повертела, чуть не обнюхала. И Михалыч понял, что читать девчонка не умеет. Вот те раз. Совсем они, что ли, у себя на фермах одичали и умом кукукнулись?
— Деда зомби, — сказала между тем девка, бойко спрыгивая со стола. — А пожрать у тебя чё-нить, кроме малины, есть? Ну, то есть, не человечину…
Михалыч посмотрел на нее укоризненно, и гостья, кажется, смутилась. Отвела глаза, ногой по половице заелозила.
— Прости. Ты меня от медведя спас и все такое. И ты мирный зомби. Я понимаю. Это отец Фёдор вас не любит, и дед Роман тоже… гадости всякие говорит. А я понимаю. Граница, поселения. Все о кей.
Зомби покачал головой. Ну что за молодежь? Окей да окей, строят из себя городских, а чего в городе хорошего — сплошная резня и кровопролитие. То ли дело в лесу. Михалыч вздохнул бы, если бы мог, но вздохнуть он не мог и потому, шаркая, побрел на кухню — поискать девчонке хоть какой человечьей еды. Может, вяленого мясца чутка завалялось. Понятно, не всякого, а кабанятины. А потом за медведем идти надо. И с волокушей. Тезка здоровый попался — на плечах не утащишь.
А девка-то хозяйственной оказалась! Пока Михалыч за медведем мотался — вернулся уж затемно — Машка веничек из березовых веток спроворила и всю сторожку чисто вымела, от огрызков там всяких, объедков, ну, чего в жилище зомби бывает. А сейчас почему-то скуксилась. Сидела опять на столе, поджав ноги и коленки обняв. Когда хозяин вошел, грохнув дверью, вздрогнула и чуть вскрикнула. Михалыч замялся, но быстро сообразил: человеки-то в темноте не видят почти, так что девчонке явился громоздкий силуэт с горящими желтыми глазами. Страшновато, особенно если с зомбями раньше дел не имел.