— А вы мне ярлыки не вешайте, — с достоинством сказал Прокопенюк. — Я вам не зека, и жаргончик бросьте. Вон у меня бригада свидетелей. Давайте — вызываем комиссию! Пусть проверяют. Еще поглядим, кого из нас и где проверят… проверяльщик.
Багряный туман пал на Литвиненко, и телеграфным звоном зазвенела в нем невидимая струна… Очнулся он от ощущения холодной воды на лице. Он лежал на брезенте, над ним хлопотали.
— Ничего, — нежно сказал Жора. — Ничего, вы не волнуйтесь. Мы в крайнем случае дальше ее протянем.
Литвиненко встал (его поддержали), схватил компас и с треском, как кабан, вломился в заросли. За ним последовали гуськом.
— Егор, ты в кабине останься, — велел машинисту предусмотрительный Прокопенюк. — Каждые пять минут подавай гудок. А то — тайга, как природный коми сам понимаешь.
Через полчаса Литвиненко взялся за сердце, размазал с потом комаров и опустился на сырой мох. Гудок глухо доносился издали.
— Лезь на сосну! — ткнул пальцем в Жору. — Не на эту! вот на ту лезь, она выше и на отшибе стоит.
— То кедр, — сказал Прокопенюк.
— Я не умею, — конфузливо сказал Жора. — У нас лесов нет… откуда научиться…
Полез рябой парнишка: снял солдатский ремень, охлестнул вокруг ствола и двинулся, упираясь ребрами сапог.
— Дальше лезть? — прокричал он с вершины, полускрытый ветвями. — Тонко уже здесь!
— Реку видишь?
— Нет!
— Лезь!!
Нет, не было реки.
Выбрались обратно. Литвиненко молча влез в кабину, цыкнул:
— Домой — жив-ва!
Мерил карту, тупо смотрел на пляшущую стрелочку армейского компаса: недоумевал.
— Может, карта неверная? — предположил добрый Егор Карманов. — Или компас барахлит? У нас был вот в армии случай…
— Да заткнись ты со своими случаями!.. Дуй давай.
У конторы впрыгнул в свой газик и зловеще приказал:
— В Белоборск! И только встань по дороге — в лесу сгною, завтра же сучки рубить отправишься.
Шофер Сашка Манукян, отбывающий здесь ссылку после срока, униженно ответил: «Слушаюсь, гражданин начальник», и в особо зловредных промоинах даже подстанывал от усердия в тон воющему мотору.
Белоборск, как и предсказывал справедливо Прокопенюк, стоял на месте. Неожиданное появление директора вызвало удивление.
Встали на бережке. Разложив злополучную карту на капоте, Литвиненко упорно пытался понять, где ошибка. Никакой ошибки не было: все сходилось, все было указано правильно — и длина дороги, и направление… вот здесь, в каких-то двадцати метрах, за медленной темной водой, должны сейчас лежать рельсы. А не лежат.
— А ну давай на тот берег.
— Почти по пояс, зальет, что вы…
— Пошли со мной!
— Да вон здесь брод удобный, полста шагов.
Разделись до пояса (снизу, естественно), и, мощно ворочая задом, Литвиненко взбурлил воду.
Выбравшись на осклизлый берег, затрубил:
— Э-ге-гей! Прокопеню-у-ук!
Эхо отозвалось какое-то матерное. Никаких иных звуков не воспоследовало.
— Пошли!
— Куда?
— К дороге.
— Так она где ж?
— Там.
— Так а если в стороне?
— Идем на тридцать девятый километр.
— Я не пойду, — тихо сказал Сашка.
— Почему еще не пойдешь?
— Заблудимся…
Литвиненко поозирался, подумал хоть в ухо ему дать… и повернул назад. На середине передумал:
— Садись в машину и через каждые две минуты — сигналь! Через час не вернусь — привезешь народ на поиски.
Через час вернулся — без успеха, злой, — и закручинился…
Самый-то кошмар начался назавтра. Ударная бригада объекта особого назначения в полном составе сидела на бревнах под окнами кабинета, деликатно куря.
— Ну, значит, это… — встал Прокопенюк.
— Почему не на работе?!
— На какой такой работе? У нас аккордный наряд на восемь километров. Сделали. За четыре дня до срока.
Литвиненко сдержал гнев:
— Ты мне дурака не валяй. В лес сейчас же все.
— В лес — это можно, — согласился Прокопенюк. — Всю жизнь в лесу. За этим дело не станет. Но сначала это… объект официально принять надо.
— Да что ж у тебя принимать?!
— Дорога железная узкоколейная восемь километров рельсы ТИП-22 на круглых шпалах без подъемных работ по просеке, — наукообразно вывалил Прокопенюк.
— Приму, когда дойдете до Белоборска.
— Этого в наряде нет, — возразил Прокопенюк. — В наряде указано — восемь километров. Так что — надо принять.
Литвиненко задумался тяжко. Положение нарисовалось безвыходное.