Я поела гречневой каши, выпила чашку чаю с пустым хлебом (как оказалось, сыр Генка тоже съел) и поняла, что на кухне больше нечего делать.
Мама снова уткнулась в телевизор, Генка, как обычно, скандалил на кухне, требуя еды, сестра пыталась умаслить Тинку, чтобы послать ее в круглосуточный супермаркет. С моей племянницей у нее этот номер не пройдет.
И правда, Тинка закрылась у себя в комнате, а сестра принялась жарить яичницу.
Что ж, обычный вечер в нашем семействе. Пора ложиться.
Я не сомневалась, что засну, едва только прикоснусь головой к подушке.
Во-первых, я сегодня ужасно устала.
Во-вторых, у меня вообще никогда не было проблем со сном. Точнее, была одна-единственная, хотя и очень серьезная проблема: по утрам ужасно не хотелось просыпаться. В этом смысле я пошла в маму — она всю жизнь засыпала в считаные минуты в любом положении — лежа в собственной кровати или сидя на чемоданах в аэропорту, в гамаке, подвешенном между двумя соснами, или в кабине мчащегося грузовика, даже, как ни дико это звучит, стоя в очереди… вот и сейчас она заснула, едва успела погасить свет.
Тем не менее я пролежала десять, двадцать минут, полчаса — а сна не было ни в одном глазу.
Я пробовала лечь на левый бок и на правый, на спину и на живот — результат был прежний, то есть — никакого.
Подушка стала отвратительно горячей, я перевернула ее, плотно закрыла глаза, попыталась считать овец, слонов, жирафов, даже трамвайных кондукторов и инспекторов ГАИ — ничего не помогало. Овцы, жирафы и гаишники сбивались в шумную толпу и откровенно издевались над моими попытками заснуть.
Рядом из темноты доносилось спокойное, ровное мамино дыхание, и, как ни странно, этот успокаивающий звук не вызывал у меня ничего, кроме раздражения.
Я приподняла голову, взглянула на светящийся в темноте циферблат электронных часов. На них была уже половина первого.
Да что же это такое!
Завтра мне надо идти на работу, и там мне просто необходима свежая голова — в конце концов, я имею дело с большими деньгами, и моя ошибка может очень дорого стоить, в буквальном смысле очень дорого… мне нужно, обязательно нужно выспаться! Неужели придется переходить на снотворное?
Я села в кровати и уставилась в темноту, пытаясь разобраться в причинах своей бессонницы.
И тут же передо мной появилось лицо нашего нового начальника Ильи Артуровича Меликханова. Как будто он сидел в углу комнаты и ждал, когда же я о нем вспомню.
Так что же — именно в нем кроется причина моей сегодняшней бессонницы?
И вдруг я поняла — да, в нем.
Я просто до сих пор не хотела признаваться самой себе, до какой степени меня напугало его появление.
Но почему, собственно?
Обыкновенный дядька, не хуже и не лучше других, из породы вечных начальников, которым все равно, чем руководить — коммерческим банком или алмазным прииском, нефтяной компанией или металлургическим заводом, лишь бы через подчиненную ему структуру протекали обильные финансовые потоки.
Обыкновенный начальник — в меру хамоватый, прилично одетый, пользующийся хорошим мужским парфюмом…
Стоп!
Вот оно.
В этом все дело — в запахе.
Я вспомнила, что трижды в течение дня оказывалась рядом с Меликхановым, оказывалась настолько близко к нему, что могла почувствовать его запах, — и все три раза мне становилось плохо, настолько плохо, что я едва не теряла сознание.
Потому что этот запах напоминал мне тот самый эпизод из далекого детства, эпизод, который я старалась загнать как можно дальше в подсознание.
Полуразрушенный дом, хруст битых стекол и кирпичной крошки под ногами и страшный человек с лопатой в руке… он бросает эту лопату, и его руки сжимаются на моем горле… в глазах у меня темнеет, я почти не могу дышать, но когда вдыхаю — чувствую его запах, запах мужского одеколона, смешанный с запахом агрессии, ненависти и страха…
Так вот, сегодня, оказавшись рядом с Меликхановым, я почувствовала тот же самый запах.
Нет, разумеется, он пользовался совершенно другим одеколоном.
Но под этим парфюмерным запахом, под его свежим, смолистым, энергичным покровом, под ароматом дорогого табака и ирландского виски прятался тот, давний запах. Так за темной бархатной портьерой прячется убийца, и только чуть заметное колыхание тяжелой ткани выдает его присутствие.
Где-то я читала, что обоняние лучше всех остальных чувств пробуждает воспоминания. Что представители разных первобытных народов — американские индейцы, австралийские аборигены, лесные жители Филиппин — на память о важных событиях своей жизни сохраняют комочек ароматической смолы, пучок пахучей травы или еще что-нибудь в этом роде. Чтобы потом понюхать этот «парфюм» и вспомнить связанное с ним событие. И еще я читала, что запах человека так же индивидуален, как отпечатки пальцев. Что на свете нет двух людей с совершенно одинаковым запахом.
Так что же получается — тот страшный человек, тот маньяк, который чуть не задушил меня в заброшенном доме, и новый управляющий нашего банка Илья Артурович Меликханов — это одно и то же лицо?
Бред какой!
В темноте раздался вздох и неразборчивое бормотание — это мама произнесла во сне какую-то фразу на непонятном языке, на языке сна.
Нет, это невозможно.
Тот человек был рыжим, худым и очень высоким, а Илья Артурович — плотный, среднего роста и лысый, как колено.
«Ну и что? — отвечала мне маленькая девочка, которой я была двадцать лет назад. — С тех пор прошло много лет, он вполне мог поправиться и облысеть…»
И стать меньше ростом?
«А вот это как раз очень понятно: маленькой девочке все взрослые кажутся очень высокими… особенно если взрослый наваливается на нее и пытается задушить…» — это уже я, взрослая, пытаюсь рассуждать логически.
Мама снова что-то пробормотала во сне, как будто участвовала в моем споре с самой собой.
Самое ужасное, что я даже ей ничего не могу объяснить. Потому что тогда, двадцать лет назад, мы с Сашкой ничего ей не рассказали. И сейчас она мне просто не поверит. И надо ли объяснять? Мама не поймет, а остальным это неинтересно. Моя личность вообще никому не интересна — некрасивая закомплексованная старая дева…
«Все так, — соглашается мой рассудительный взрослый голос, — ты терпеть не можешь ездить в метро, ты ненавидишь, когда кто-то стоит к тебе вплотную, едва почувствовав знакомый запах, ты впадаешь в панику, потому что ощущаешь себя семилетней девочкой, на которую напал маньяк. Но ведь это правда, то, что случилось двадцать лет назад в старом заброшенном доме, тебе не приснилось. Это только Сашка посчитала тогда, что ты все придумала, просто отмахнулась от твоих жалоб, чтобы не влетело от матери. Но теперь, во взрослом состоянии, ты ясно представляешь себе, что если бы не тот сторож, то тебя не было бы в живых… Однако не слишком-то он смахивал на ангела, ну да что говорить, видно, я другого и не заслуживала…»
Я усмехнулась и села на кровати, свесив ноги.
Было-то все это было, да вот только что потом со мной стало? Три раза я умирала от страха, почувствовав в метро тот самый запах. Случайно почувствовав. Мало ли кто там был — в толкотне и давке? Но вот сегодня я воочию увидела человека. И боюсь его, как того маньяка, который двадцать лет назад едва не задушил меня.
— Нет, это просто не может быть он! — говорю я на этот раз вслух. — Этого не может быть, потому что не может быть никогда! Он — серьезный, значительный человек, большой начальник… и — лопата, кирпичная крошка, заброшенный дом, руки на горле маленькой девочки? Бред, бред и еще раз бред! Я схожу с ума!
Мама заворочалась, обеспокоенная моим голосом.