Willing suspension of disbelief
— Кто из авторов повлиял на ваш стиль и видение будущего?
— В первую очередь Брюс Стерлинг, Вернор Виндж, Ларри Нивен, Александр Тюрин. Даже в детстве я читал в основном зарубежных авторов. Конечно, невозможно пройти мимо творчества Ивана Ефремова и братьев Стругацких, но они на моё восприятие жанра (или такого рода литературы, как фантастика) оказали незначительное влияние. Я прочитал их позже, чем следовало.
— Поясните эту мысль.
— Они бы повлияли на меня, если бы я прочел их в подростковом возрасте, а я прочел их лет в 20. Не секрет, что те или иные книги ориентированы на читателей разного возраста. Скажем, Толкиена я прочитал в том возрасте, в котором следовало, и «Звездные войны» посмотрел в том возрасте, в котором следовало. Они остались со мной надолго. Я считаю, что во многом зрительская ненависть ко второй трилогии «Звездных войн» связана именно с тем, что первую трилогию поклонники посмотрели в нужном возрасте, а вторую — будучи взрослыми людьми. А так-то качество их примерно на одном уровне.
На мой взгляд, произведения для подростков более однобоки: вот хорошие, вот плохие, вот так поступать правильно, а так — нет. Произведение для взрослых должно быть сложнее, должно рассматривать непростые жизненные ситуации, в которых нет черно-белых решений. Но здесь я не рискую забрести на поле профессиональной психологии, которая никогда не была моей сильной чертой. Меня, кстати, критиковали за слабое внимание к психологии персонажей в романе. Впрочем, там это было обоснованно.
— Раз уж мы об этом, почему «твердая» научная фантастика?
— Прежде всего это вопрос личного вкуса — я люблю, когда в произведении всё обоснованно. Необоснованность разрушает доверие, внутренний голос кричит «Не верю!». Конечно, часто этому голосу приходится умолкнуть, так как автор умудряется подкупить чем-то другим. К примеру, возьмем недавний фильм Кристофера Нолана «Интерстеллар». Я оценил усилия авторов подвести под происходящее научную базу. Но эта картина из разряда «Не верю!», так как драматическая часть оказалась слишком слабой, чтобы закрыть глаза на огрехи. А вот «Марсианин» Ридли Скотта — это хороший пример того, что я как зритель готов простить научные ляпы из-за того напряжения, в котором картина меня держит. Есть такое выражение в английском языке — willing suspension of disbelief. У меня это срабатывает, когда вижу какую-то ошибку из области физики. Но если в фильме танк образца 1942 года появляется во время событий 1941 года, меня это не отвлекает, так как я не разбираюсь в этом вопросе.
— Во многой мудрости много печали.
— Конечно. Возвращаясь к роману. Я установил для себя рамки, чтобы написать что-то интересное. Мне хотелось изобразить не очень далекое будущее, исходя из доступных нам сегодня знаний о физике. Конечно, в книге есть натяжки, именно с научной точки зрения, но немногие их заметят. Если вам кажется, что есть натяжка, но в этом конкретном вопросе вы не специалист, — скорее всего, вы ошибаетесь.
Польза рамок
— Насколько рамки помогли сформировать окончательную концепцию?
— Фантастическое произведение всегда базируется на неких рамках — фантастических допущениях. Они определяют, чем мир художественного произведения отличается от нашего, а чем они схожи. Понимая эти рамки, читатель лучше понимает этот мир. К примеру, если бы я использовал стандартную для фантастики вещь — перемещение в космосе быстрее скорости света, то произведение вышло бы совершенно иным. Иногда хотелось сломать установленные рамки и дать больше воли фантазии, но я сдерживался. Может быть, в чем-то это и ухудшило результат и ограничило сюжетные возможности. Полагаю, следующая книга уже не будет столь стеснена.
— Финальный аккорд, в котором объяснялась эволюционная подоплека происходящего в романе, был придуман заранее или он оказался единственно возможным объяснением в установленных рамках?
— Он лежал в основе. Я с самого начала понимал, что в заданных рамках развитие цивилизации и ее взаимодействие с цивилизациями инопланетными может развиваться только по такому пути. Именно эту концепцию развития разумной жизни хотелось описать. Оговорюсь, что мы можем судить о цивилизации, о разумной жизни по одному образцу. Не думаю, что в реальности всё происходит именно так, как я описал в романе. Реальный мир не может быть настолько прост.
— Зато можно увидеть массу отсылок к нашему «одному образцу». И средний размер мозга за последние 10 тыс. лет уменьшился (хотя считается, что уменьшение объема компенсировало усложнение мозга на клеточном уровне), и наши возможности по передаче информации многократно увеличились, и двигаются люди всё меньше.