— Девдариани, к доске!
Вот какое у меня счастье! Я услышал, но сижу, как будто в классе у нас не один, а два Девдариани.
— Девдариани?..
— Здесь!
— К доске!
— Я с места отвечу, Селиван Калистратович.
— К доске!
Что мне оставалось делать? Я вышел к доске, волоча ноги так, как будто на них у меня висели кандалы или жернова.
— Напиши условие задачи, которая была задана вам на дом.
— На дом? — удивился я.
— Да.
— Но я же её решил.
— Объясни товарищам, каким способом ты её решил.
Что мне оставалось делать? Надо было писать то, чего я ни разу и в глаза не видел, и к тому же решить именно так, как решала Лали Чихладзе.
Лучше бы мне вовсе не рождаться на свет!
Я взял мокрую тряпку и стал тщательно протирать совершенно чёрную доску. Можно было подумать, что я хочу соскрести с неё краску.
Слух у меня напряжён так, что, если б не мешала эта задача, которой занята моя голова, я услышал бы, о чём беседуют муравьи.
Разумеется, учитель предупредил, чтобы не было подсказок, но страх перед моими кулаками действовал сильнее, чем его шёпот.
То из одного угла, то из другого полетели, посыпались подсказки — слово, полслова и даже четверть слова.
С грехом пополам я собрал из этих обрывков условие задачи: какой-то чудак имел в кармане девять и четыре пятых рубля. После выхода из магазина у него оставалось семь целых и одна четвёртая рубля. Поди и реши тут, сколько он потратил или почему не потратил все свои деньги.
Могло же у него быть ровно десять рублей! Но разве мне повезёт в чём-нибудь… Или мог же он хотя бы потратить три рубля без дробей. А ещё бы лучше вообще всё до копейки. Видать, жила порядочная. Ведь в магазине чего только не продаётся! Да разве мне повезёт хоть раз!
Увлечённый такими мыслями, я совсем забыл, что стою у доски, и нехотя сказал учителю:
— Не считая какой-то мелочи, он потратил примерно три рубля.
Ребята прыснули. Хоть бы и учитель засмеялся. Но учитель арифметики никогда не смеётся. Такое уж у меня счастье.
После этого меня не донимали дополнительными расспросами. Двойку получила и Лали Чихладзе.
После уроков она ревела, закрыв лицо руками. И чего, спрашивается, ревела? Ей только один-единственный раз не повезло. А я каждый день в таком положении.
Ребята обступили меня, расспрашивали: помогли ли мне их подсказки, не сержусь ли я на кого-нибудь…
— Ну что вы, наоборот! — успокоил я всех. — Во всём виноват учитель, и только он один. Что мы можем сделать против учителя, который нас невзлюбил! Даже если б я и был продавец того самого магазина из задачи, он всё равно остался бы недоволен моим ответом.
Что ни говори, нет мне никакого спасения…
МОЙ «ДЯДЯ»
Давно уж я решил вздуть Джимшера Долаберидзе. Я прекрасно знаю, что это за фрукт и разбойник. Как он только посмел сказать: «Ничего ваш Каха не может». Такие букашки, как он, не имеют права даже произносить моё имя! Когда я думаю о нём, руки у меня сами собой сжимаются в кулаки. Сперва ему врежу по подбородку — вот так! Он пошатнётся, взмахнёт руками. Однако, может, ещё устоит на ногах и пойдёт на меня, но я отскочу, дам ему по шее, подставлю ногу и толкну как следует в спину. Тут уж он растянется у меня как миленький. Попробует, конечно, подняться, но уж лучше ему лежать и нюхать землю, тогда ему меньше влетит. А я скажу так, чтобы слышали все ребята: «Ну, всё, набегался, хватит!»
«Ладно, Каха, хватит!» — сжалятся над ним ребята.
«Молчать! — цыкну я на них. — Вы не знаете, что это за разбойник. Из-за него иногда меня ругают и проклинают на селе. Я слышал, и в былые времена часто грабили людей именем Арсена…»
Нет, Джимшера я обязательно вздую. Таким, как он, нельзя давать волю.
На одном из уроков у меня появилась прекрасная идея… Пожалуй, стоит создать отряд из пяти-шести стоящих ребят. Тогда я буду спокоен. Одному не только мне с моим везением, а даже Арсену туго приходилось.
Я подыскал двух надёжных ребят из своего класса, тех, что сидят в конце третьего ряда — Дито и Вахтанга. Гиви — разиня, но он ведь растит для меня щенка. К тому же если его не направить, не сделать из него человека, он так на всю жизнь и останется разиней.
Эти трое из моего класса. Но и ребят из параллельного тоже нельзя оставлять без надзора; сердце у меня и за них тоже болит. Трое мне подойдут: головастый Зура Чихладзе, Коки Богорошвили и Саргис Джикия. Правда, о Саргисе говорят, что он много о себе воображает, но это не самый большой недостаток. Зато лазает по деревьям как кошка, которая оставила в пасти у собаки клок хвоста. А Коки, когда стащит с бахчи незнакомого человека арбуз, краснеет, как сердцевина того арбуза. Совсем не знает хозяина бахчи, а всё равно краснеет.