Купец удивлен этим сообщением… Ай, это, наверно, так! Наверно, это так и есть! Разумеется, разумеется! Он подумал об этом даже там, в провинции Гошен, едучи сюда, в Ахетатон. Ведь достаточно присмотреться и прислушаться к народу, чтобы понять многое. Нет, во дворце что-то неладно…
– Я говорю тебе, я говорю так, словно вижу в зеркале, – похвалялся лавочник своей осведомленностью. – Если Усерхет сказал, так оно и есть.
– Слушаю тебя, слушаю тебя…
– На Восточной горе строят гробницу. Для его величества. Днем и ночью долбят скалу. Фараон сам выбрал это место. Сам выбрал и для царицы. Однако работы прекращены.
– Где? В фараоновой гробнице?
– Нет. В гробнице Нафтиты.
– Это удивительно, Усерхет, это удивительно! Если бы не ты, я бы никогда не поверил в подобную новость.
– Это не новость. Каждый, кто имеет глаза и уши и не очень далек от дворцовых стен, знает про это. А вот о гробнице – никому не ведомо. Один Усерхет знает про это.
Купец достал из-за широкого кушака четырехугольный слиток золота и бережно положил его перед лавочником. Сделав небольшую паузу, вавилонянин выложил серебряную пластинку. Увидев сероватый металл, лавочник затрясся.
– О, что я вижу! – вскричал он. – Я долго буду помнить твою щедрость, Тахура!
Купец поглаживал бороду. Он не слушал лавочника. Весь ушел в свои мысли..
«…Значит, что ж получается? Столица новая, а распри в ней – старые? Хеттский царь думает, что в Ахетатоне – полное единодушие. А на поверку оказывается наоборот. Этот Усерхет, несомненно, неплохо осведомлен. Он ни разу не подвел. В его лавке бывают разные люди. Они приносят разные вести. При их сопоставлении получается истинная картина… Прекращение работ в гробнице царицы – событие первостепенной важности. Что же последует за этим? По-видимому, нельзя отрицать одного: отношения между царем и царицей не те, что год назад. Партия Хоремхеба – военная партия во дворце, – как видно, одерживает победу. Но сколь приметна эта победа? На словах она или на деле? Кто это может сказать? Варочем и в том и в другом случае – новость огромной важности. Подозревают ли о ней хетты – это главные, самые сильные враги Кеми? Возможно, догадываются. Не более… Пожалуй, не более…»
– Усерхет, – проговорил купец, – если возобновятся работы в гробнице ее величества – тебя поставят в известность об этом?
– Я буду знать все, что положено.
– И ты скажешь мне… Передашь мне, где бы я ни был.
– Можешь быть спокоен, Тахура.
Купца интересовали кой-какие подробности дворцовой жизни. Например: чью сторону держит старая царица Тии? Ее слово – не последнее слово в Кеми. Не так ли? Можно даже поспорить, чья сила берет верх: ее или Нафтиты?..
Усерхет сказал:
– Я говорю так: если во дворце вдруг случится разноголосица, царица Тии – считай на стороне ее величества. Если фараон разойдется во мнении с Нафтитой – царица Тии будет держаться середины. Или в крайнем случае станет рядом с Нафтитой. Вот так!
– А жрец Эйе? Что ты скажешь о нем?
У лавочника всегда готов ответ:
– Эйе держит в своих руках его величество. – Усерхет сжал мясистый кулак и выставил его вперед. – Эйе сказал – значит, фараон сказал. Он вместо отца у его величества. Фараон, прежде чем сказать, советуется с Эйе. Этот всегда в тени. Этот не лезет вперед подобно Хоремхебу.
Еще двое интересовали Тахуру: что делают во дворце принцы Семнех-ке-рэ и Тутанхатон? Ждут царской власти?..
– Семнех-ке-рэ – возможно, – сказал Усерхет, – Тутанхатон – едва ли. Он слишком молод. Считай, что Семнех-ке-рэ – почти фараон. Этот будет назначен соправителем. Если не на деле, то на словах. Может быть, ему помешает здоровье?
– Разве он болен, Усерхет?
– Нет, не болен. Просто заморыш. Не болен, а вроде бы болеет. Так же как Тутанхатон. Этот к тому же юнец. Мальчик.
– Тоже заморыш?
– Да.
– Ты видел сам или доверяешь другим?
Лавочник растопырил два пальца и приставил к своим глазам:
– Я видел ими!
Тахуре были знакомы эти водянистые глаза, обрамленные красноватыми веками. Да, эти могут многое увидеть.
– Хорошо, Усерхет. Я доволен тобой.
Лавочник ударил в ладоши, и на пороге появилась молодая красавица. Которой не больше восемнадцати. Ее пупок задорно торчал на медно-матовом животе, но глаза ее скромны. Десятки косичек ниспадали на покатые плечи. Под ногтями ее пальцев – на ногах и руках – играла алая кровь. И груди ее были как груши. В руках она держала небольшую арфу.
Ее пронзительная красота на мгновение ослепила вавилонянина. Словно живая молния ворвалась в комнату. Точно лань обратилась в женщину. Как в сказках…
– Ее звать Май, – сказал Усерхет.
– Прекрасное имя! А что у нее в руках?
– На этой золотой арфе она сыграет так, как никто в Ахяти.
Азиат глядел на красавицу восторженно. Удары сердца его отдавались в висках. И лавочник видел все и понимал все. Он хотел было встать и уйти. Но купец остановил его.
– Усерхет, – сказал он с волнением в голосе, – Май явилась вовремя. Не принесет ли она кусок папируса и чернильный прибор?
– Папируса? – протянул лавочник.
– Не больше двух локтей в длину.
Усерхет подал знак красавице, и та вышла из комнаты.
– Я доставлю тебе все, что нужно.
И лавочник поднялся, чтобы принести чернильный прибор и папирус.
Ваятель Джехутимес
– Господин Усерхет! Господин Усерхет!
Лавочник едва успел поставить на столик свою нетяжелую ношу. И на миг застыл, пытаясь угадать, кому же принадлежит этот голос. Если бежать на всякий зов, то никаких ног, никаких башмаков недостанет…
– Тебя зовут, – сказал купец.
– Слышу. Здесь, кроме меня, есть еще люди…
Лавочник выпрямился. Вытер руки о льняной набедренник. Для этого ему пришлось распахнуть свое длинное одеяние.
Вдруг влетел служитель при кухне, раб-арамеец. Скороговоркой прокричал:
– Его светлость Джехутимес! Его светлость…
Хозяин не дал ему договорить. Выдал хорошего пинка в зад. И тот выскочил из комнаты…
– О, уважаемый Тахура, это ваятель его величества. Сам Джехутимес!