В 1953 году в нашей системе ещё ничего не успело измениться, но массовые репрессии прекратились. Это с экспериментальной точностью доказывает, кто именно был их организатором.
Террор унёс тысячу двести советских писателей. Шестьсот вышли из лагерей после смерти Сталина. По словам первого секретаря Московской организации Союза писателей Степана Щипачёва, было репрессировано четыреста писателей-москвичей. На Украине из двухсот сорока писателей было репрессировано около двухсот.
Это были огромные потери: человеческие, культурные, экономические. Почему экономические? Владимир Войнович с горькой иронией заметил: если бы, например, в Голландии арестовали одного-двух писателей, с прилавков тотчас исчез бы сыр. Об этом и частушка:
«Ошибки твои известны. Заслуги твои бесспорны», — писал о Сталине Дмитрий Волкогонов. Бесспорны ли? Если со Сталиным и связано что-то хорошее, то надо проверить, во-первых, какой это было достигнуто ценой, во-вторых, может ли это быть отнесено непосредственно к нему, и, в-третьих, сознательно ли это было сделано, ведь и стоящие часы дважды в сутки показывают верное время.
Сознание людей моего поколения находилось под гипнозом страха и пропаганды: мы славили вождя и готовы были идти за него в огонь и в воду. Однако каким эфемерным оказалось это обожание! То же и в Германии: после краха третьего рейха мало кто остался верен Гитлеру. Положение тирана исторически непрочно. С его смертью хорошо организованное обожание сменяется неорганизованным отрицанием. Уже осенью 1953 года я написал первые стихи с не очень внятным ощущением ухода истории и страны от сталинизма. Привожу их не как образчик поэзии, а как свидетельство духовного развития моего поколения:
На следующий год пришло более ясное понимание:
А в 1955 году появилось сомнение и в том, что Сталин находился «у вершин человеческой мысли»:
Берия ненамного пережил Сталина, иначе жить бы нам под лозунгом: «Берия — это Сталин сегодня», «Берия — великий продолжатель дела Ленина — Сталина». Сразу же после ареста Берия возникли частушки:
На писательском митинге, посвящённом осуждению Берия, писатель Л. сказал столь же литературно изящную, сколь и лживую фразу: «Берия был той гнилой мандариновой коркой, которая была брошена под ноги народу, нёсшему в руках портреты Сталина».
Свой арест Берия не воспринял как начало конца. Его вели по кремлёвским коридорам, и он звал на помощь дежурных офицеров. Никто не отзывался: вместо сотрудников госбезопасности на постах стояли армейские офицеры. Его поместили в здание штаба ПВО. Предание говорит, что какой-то чекист в больших чинах пытался выручить Берия, предъявив охране заверенное высокими печатями предписание выдать арестованного для перевода в другую тюрьму. Он был задержан. Охрана строго выполняла приказ подчиняться только своим непосредственным начальникам. В камере Берия, не стесняясь наблюдения в глазок, занимался онанизмом. В перерывах пил много чаю.