– То есть у вас нет мнения насчет свободной любви? – настаивала Шура.
Ленька немного удивился тому, как изогнулся разговор. Его больше беспокоили совершенно другие вещи, и о них-то и были все Ленькины мысли. Он так и сказал:
– А какое мнение у товарища Коллонтай касательно смягчения нашего отношения к буржуям? Разве Революция не должна вестись до полного истребления враждебного класса?
Шура ответила веско, с глубоким знанием вопроса:
– В революционные времена изменяется все, включая – а может быть, и начиная с отношения к проблеме пола. Буржуазные предрассудки на этот счет должны быть полностью и решительно устранены. Таково мнение товарища Коллонтай. А вы согласны?
Ленька пожал плечами.
– Ну… да, – выговорил он, не вполне понимая, куда клонит собеседница.
Шура сказала:
– Женщина физически и даже биологически в состоянии вести войну и убивать. События последних лет это окончательно доказали, хотя и в прежние эпохи имелись положительные примеры. Только на них никто не обращал внимания… А если женщина может сражаться, значит, она может и любить.
– В общем, да, не поспоришь, – опять согласился Пантелеев.
Шура начала его забавлять. Она держалась очень серьезно, как учительница в школе. А сама небось мышей боится. И наверняка стыдится этого обстоятельства как совершенно не соответствующего революционному моменту. Может быть, даже как предрассудка. Пантелеев был убежден в том, что все женщины, даже те, которые в состоянии воевать и совершать убийства, боятся мышей. Это что-то такое заключается в женской природе.
– Вы мышей боитесь? – спросил Шуру Пантелеев.
Шура не услышала вопроса – слишком громко звучали собственные мысли в ее голове с коротко остриженными волосами.
– Не просто пассивно любить, отдаваясь на власть самца, – продолжала Шура вдохновенно, – но любить активно, революционно. Женщина имеет полное право самостоятельно, инициативно избирать себе партнера и самостоятельно же отказываться от него. И даже иметь нескольких партнеров одновременно. И не следует думать, – прибавила Шура с раскрасневшимися щеками и лбом, – будто это как-то ущемляет, в свою очередь, мужчину, ведь он обладает ровно теми же самыми правами! Такие глупости, как ревность, чувство собственничества по отношению к женщине, или устаревшее понятие девственности – все это должно быть окончательно отринуто революционным обществом.
Ленька выслушал не без интереса, а когда Шура замолчала, переводя дыхание, проговорил:
– Это вы, барышня, к чему клоните?
– Может быть, я хотела бы свободной любви с вами, – сказала Шура.
– Ну, может быть, – согласился Ленька покладисто.
– Вы не смеете вот так просто уйти после того, что я вам сказала! – заволновалась Шура, видя, что Ленька поворачивается и начинает спускаться по ступенькам.
– Почему? – спросил он.
– Потому что… я же говорила о свободной любви! – сказала Шура, чуть не плача.
– Ну так я же вас выслушал, – добродушным тоном отозвался он, еще не понимая, насколько серьезно обстоит дело.
– Выслушать мало. Вы обязаны действовать, – объяснила Шура.
Ленька показал ей бумажку с адресами:
– Я обязан взять несколько товарищей и направиться с ними вот по этим адресам.
– А потом?
– Потом я хочу чаю и спать.
Шура оскорбленно задышала.
Ленька сказал:
– Товарищ, вы ведь должны понимать, что сейчас как раз пытаетесь проявить собственничество по отношению ко мне.
– Вы – мужчина, – сказала Шура таким тоном, словно объявляла проклятие.
– Жестокий факт, – не посмел отрицать Ленька.
– Женщины так долго были угнетены мужчинами, что теперь маятник качнулся в другую сторону, – прибавила Шура.
– Так вы решили угнетать теперь меня в отместку за всех ваших сестер? – Ленька вздохнул, мысленно представляя себе бессчетное море женщин: с распухшими от стирки руками, с ранними морщинами, со следами мужниных побоев… Он видел таких множество, но никак не мог связать с ними Шуру, столь юную и не порченную ни тяжелой работой, ни дурным обращением. Наконец он сказал: – Ну, потом увидимся. До свидания, товарищ.
И вышел на улицу.
Шура, схватив с подоконника, швырнула ему вслед несколько папок с делами, а потом сбежала вниз по ступенькам и быстро собрала рассыпавшиеся бумаги.
Впрочем, это объяснение, произошедшее вполне в духе революционного времени, то есть решительно и без буржуазных сантиментов, не помешало в дальнейшем Леньке и Шуре оставаться коллегами в рамках Псковского ГПУ. Они вместе делали одно дело – очищали революционный быт от разной мрази, в основном спекулянтов и белых недобитков.