– У Макинтоша вся жизнь – сплошная неприятность, – сказал Ленька. – Одной больше – ничего не изменит. А нужен он мне потому, что он моего доверия достоин и ему я поручу мое дело без страха, что испортит или подведет. Ну так где же искать его?
Серый помолчал, пожевал бесцветными губами, а затем направил Леньку проходными дворами через всю Лиговку до Сортировочной, где в одном из ангаров, скорее всего, обретается искомый Макинтош.
– На вокзале у Макинтоша уже давно нет никаких занятий, – прибавил серый. – Он сейчас прибился к другим людям. Здесь почти не бывает.
Ленька тронул козырек картуза:
– Благодарю за помощь, товарищ.
Серый зашипел, как будто на него капнули кислотой, и исчез.
Петляя дворами, Ленька добрался до Сортировочной и там огляделся. Пахло сырыми шпалами, старой едой, выкипевшей из котелка, пахло бездомьем и беженцами. Несколько вагонов стояли с выбитыми стеклами, и внутри там, казалось, было холоднее, чем снаружи. Дальше находились закрытые грузовые вагоны и здоровенное помещение склада.
А рядом со складом, как будто нарочно подчеркивая его огромность своими малыми размерами, жалась фигурка мальчика в непомерно длинном плаще с настоящими пуговицами и капюшоном.
Ленька ускорил шаги, направляясь к нему. Мальчик сперва дернулся – бежать, но потом передумал, втянул руки в рукава и склонил голову набок, рассматривая пришельца.
– Привет, Макинтош, – сказал Ленька. – Помнишь меня?
– Мы с тобой буржуя разбуржуили, – улыбнулся Макинтош. – Зимой, у лавры. Помню.
– Как живешь? – продолжал Ленька.
Макинтош махнул рукой:
– Различно.
– Здесь буфет есть? – спросил Ленька. – Хочется горячего.
Макинтош взялся проводить Леньку до буфета. Он ни о чем не спрашивал, шагал себе, переступая через грязь, и даже не оборачивался. Ленька в два прыжка нагнал его, чтобы идти рядом. Макинтош покосился, но опять ничего не сказал.
В буфете сперва ощущалось присутствие тараканов, а потом уже – всего остального: пахнущего веником чая и пирожков.
– Пирожки хорошие, – дал рекомендацию Макинтош. – Квас лучше не брать. Чай – в самый раз.
Буфетчица, известная как мать Таисья, была старой и заслуженной проституткой. Таких, как мать Таисья, было очень мало: чтобы дожили до солидных лет и даже открыли собственное дело.
– Мать Таисья нэпманша, – сообщил Макинтош с торжествующим хихиканьем, как будто им всем только что удалось обмануть мироздание в целом и коммунистическую власть в частности.
Ленька, войдя, снял картуз, вежливо поздоровался с матерью Таисьей и попросил десять пирожков. Макинтош от тепла и волнения даже раскраснелся, хотя обычный цвет его лица колебался в зеленоватой гамме. Он уничтожил восемь из десяти пирожков. Шесть проглотил на месте, а два тщательно завернул в бумагу и спрятал в карман своего замечательного непромокающего плаща.
Ленька дал ему свой стакан с чаем:
– Допивай. У тебя, наверное, во рту все слиплось.
Макинтош охотно допил Ленькин чай и заодно попросил платок.
– Я рукавами не обтираюсь, – сообщил он строго.
Прорезиненный плащ мало подходил для вытирания рта, но настоящая причина макинтошевской культурности заключалась в том, что он очень берег свою одежду и не имел намерения лишний раз ее пачкать.
– Мне надо, чтобы ты забрался в карман к одной особе, – сказал Ленька. – Сможешь?
– Сделаю, – заверил Макинтош. – Мне это один раз плюнуть, два раза высморкаться, особенно если она дура.
– Я тебе на нее покажу, – продолжал Ленька. – Завтра встретимся, и я покажу.
Макинтош деловито осведомился:
– У нее много в кармане?
– Вопрос не в том, что у нее в кармане, – неопределенно ответил Ленька, – а в том, что у нее за душой.
Макинтош скроил гримасу, которая выражала некоторое разочарование.
Ленька прибавил:
– Это игра в несколько ходов, с большим блефом.
Макинтош не отвечал теперь, а ждал. Этой повадкой он вдруг до странного напомнил Леньке серого человека на вокзале.
– Ты мне доверяешь? – спросил Ленька проникновенно.
– А есть смысл? – отозвался Макинтош. – Ты ведь не думаешь купить меня за пирожки?
– Если бы ты знал, Макинтош, за какую мелочевку я покупал людей, – сказал Ленька, – ты бы даже заплакал. Но тебя ни за пирожки, ни за миллиарды денег не купишь. Я тебе как другу предлагаю честное участие в деле.
Макинтош сказал без улыбки, серьезно, как взрослый:
– Лестью меня тоже не возьмешь. Я лесть сразу распознаю, потому что на Юлия нагляделся – вот кто мастер ввернуть масляное слово…
– Никакой лести, – обиделся Ленька. До этого момента ни он, ни Макинтош никаких чувств открыто не выказывали. – Я тебе говорю в точности то, что думаю. Я со всеми так разговариваю.